Древесный маг Орловского княжества
Шрифт:
— Идём, — прошептала Дарья участливо и ускорилась. Я аж побежал вперёд неё, слушать такое, что нюхать вонь из общественного туалета. Фу, что за люди.
А эти за нами.
— Займись делом, пацан! — Кричит вслед тётка. — Шастанье у дрянного леса к добру не приведёт. Нюру пожалей, ирод.
— Бабку пожалей, бездарь!
— Пропади уж насовсем…
Фух, оторвались. Через речку пошли по мосту деревянному, доски ходуном, глядишь провалимся.
— Что значит «баронский»? — Спрашиваю Дарью. — Я что, барон?
Вздыхает
— Ну, прицепился. Да, барон. Но недоделанный.
— Это как?
— Обнищало твоё хозяйство. От барона лишь титул батьки.
— А родители?
— Так! Всё хуже, чем я думала, — снова Дарья встала в позу. — Не помнишь и этого?
Отрицательно мотаю головой.
— Что–то с тобой явно не так, — смотрит с подозрением.
Оторопел я что–то, хорошая деваха. В чемпионские годы, она уже была бы моя.
Пожимаю плечами.
— Померли они давно, — заявляет. — Нечисть напала прямо в поместье, всех погубив. Тебя ещё грудничком бабка Нюра успела вынести. Вот и вся твоя история.
— А что за нечисть? — Спрашиваю, впервые почуяв на сердце этот липкий страх.
— Одни говорят, что оборотни, другие, что упыри, третьи, что лешие. Но ходит один слушок, что тёмный маг всех перебил, а особняк проклял. Именно поэтому там призраки злые и живут.
— Не понял?!
— Что непонятно? В поместье никто твоё не суётся, потому что призраки там живут.
— А я…?
— А ты с бабулей в избёнке живёшь, как весь нормальный люд! Ау, есть кто дома? — Потянулась стучать мне по голове костяшками.
Придержал, ухватив за запястье.
— Осмелел да? — Хмыкнула Дарья, легко вырвала руку и дальше пошла. — Не отставай, барон.
В деревню вошли и по центральной улице двинули. Домов сорок навскидку, как в целом селе. Детвора носится, женщины бранятся, деды на лавочках сидят, покуривая. Куры кудахчут, гуси гогочут, жизнь кипит. Мне почти под ноги таз с пенной водой через забор льётся.
— Ярик вернулся! — Кричит мелкота. — Дарьюшка спасла недоноска!!
Остаётся не принимать близко к сердцу. Похоже, юношу, в тело которого я вселился, здесь не жалуют.
— Избу хоть помнишь? — Шепчет Дарья, кажется, что даже немного ко мне прониклась.
Отрицательно мотаю головой.
— Дарьюшка, у меня коза снова сбежала! — Кричит бабка, выскакивая с крыльца дома, мимо которого идём.
— Поищу, баб Люб! — Отвечает Дарья бодренько.
— А у меня муж, — воет тётка с другой стороны.
— Найдём, тёть Клав, — и этой говорит.
— Эй, Ярик! — Слышу из окна подростковый, но грозный голос. — Ты помнишь, что мне должен?
— Помнит, помнит, — обозначился толстый русый парень лет семнадцати на вид с другой стороны улочки, куда я и посмотрел сдуру.
Руки свои крупные на забор облокотил, травинку в зубах держит и щурится. Ну и ряха. Даже здесь акселераты ходят. На парном молоке отъелся.
— Чего глазеешь, Ярик? — Скалится на меня толстяк. — Пока долг не отдашь,
— Борь, заняться нечем? — Вмешалась Дарья, щурясь.
— Прости Василискина, сегодня он — твоя добыча, — поднял здоровяк лапы кверху, демонстративно сдаваясь, и рассмеялся.
— Вот на ком пахать надо, — хмыкнула себе под нос моя спасительница и ускорилась.
— Я на тебе скоро женюсь! — Крикнул ей в след толстяк и заржал дебильно.
— Мечтай, дубина, — усмехнулась Дарья и встала вдруг. — Иди, кайся, горе луковое.
Бабушка худощавая и крохотная на встречу бежит, чуть ли не запинается. Синеглазая, совсем дряхлая. Вроде как Нюра зовут. Прямо вцепляется в меня, целует в обе щеки и плачет.
А я не знаю, куда и деться. По сторонам из–за изгороди люди посмеиваются.
— Идём, ба, — тащу её сам подальше от злых глаз. Дарья уже ретировалась, я даже не понял куда. И не поблагодарил, что довела сюда.
Не я кашу заварил, не я отличился. А чувствую всё, будто наоборот.
Удивлённо старушка посматривает, когда под руку беру и веду по дорожке.
— Внучок, обещай, что больше не полезешь в этот проклятый лес. Забудь ты об этой дурочке уже. Она ж издевается над тобой, — причитает баба Нюра.
— Хорошо, — отвечаю односложно.
— Как сын умер, вся деревня распоясалась, — бубнит себе под нос.
— У меня с памятью проблемы. Где наш дом, подскажи, — растерялся я под взглядами соседей. Они, как специально, с обеих сторон за своими заборчиками стоят и смотрят, взглядами провожая.
Как будто все и ненавидят.
— Ох, беда, — комментирует бабуля и дальше ворчит. — Ну ничего, мы всё переживём. Всё наладится. Это они нам за барона покойного мстят. Управы на них больше нет.
На самой окраине оказалась наша изба. Самая захудалая и покосившаяся. Двор в разрухе, из живности пара полудохлых кур. Сарай на заднем дворе разваливающийся. Огородик крохотный. Зато корова своя есть, бабуля её Милавой с любовью называет, подавая мне молока прямо с порога.
Ем хлеб чёрствый, молоком запивая. Половицы поскрипывают, бабуля хлопочет. Легко на душе вдруг стало.
Ведь это шанс начать всё с чистого листа. Пусть и с такой репутацией мне достался парень. Но он же ещё молодой. Шестнадцать лет, вся жизнь впереди.
К закату бабуля печку растопила, чай сделала и яичницу, куда лука зелёного постругала со словами:
— Как ты любишь, Ярушка.
После ужина в комнатушку парня вошёл, где койка, стул, да тумба. Коморка за шторкой, которую и комнатой нельзя назвать.
Стал вещи парня изучать. Ведь теперь они мои. В верхнем ящике тумбы: резцы по дереву всех мастей, фигурки и заготовки. В среднем: кошель тряпичный, думал с монетами, а там пуговицы всякие. И зачем они ему? Там же связка поржавевших ключей. А в нижнем безделушки мелкие, две брошки металлические, пошарпанные и платок бледно–розовый с вышивкой незамысловатой.