Древнейший
Шрифт:
— И впрямь… серьезное увечье, — наконец отозвался он.
— Многие из ваших собратьев говорили то же, — согласилась Кадайль и окинула взором мужа. — Но вы молодец, брат! Еще ни разу после ранения я не видела, чтобы он стоял так прямо, — просияв, добавила она.
Однако в следующий момент Брансен стал скрючиваться, изо рта вытекла капля слюны.
— Это ненадолго, — заметил Фатуус.
В ответ Кадайль лишь пожала плечами и снисходительно улыбнулась.
— Вы должны привести его в часовню Дорогих Воспоминаний, — не отступал монах. — Я попрошу отца
— Да, конечно, — кивнула Кадайль.
— Завтра, перед Парвесперсом, — предложил Фатуус, имея в виду ежевечернюю церемонию. — Днем вы нас не застанете, мы будем предлагать помощь храбрецам с доков.
— Военнопленным? — спросила Кадайль. — Да, мы видели их мучения. Их бьют как собак.
Глаза Фатууса округлились от ужаса.
— Эти отбросы Этельберта? Нет, что вы! Дорогая леди, я говорил о корсарах. — И он указал на два корабля, стоявшие на якоре посреди реки, к северу от верфей. На обоих не было флагов, по крайней мере Кадайль их не заметила.
— Корсары?
— Да, свободные люди, — объяснил монах. — Они не подчиняются ни Этельберту, ни славному лорду Делавалу. Владыка Панламарис Смелый, правитель Палмаристауна, завербовал их в объединенную армию против нечестивца Этельберта и его смуглых любимчиков.
— Подкупил, вы хотели сказать, — поправила Кадайль.
— Да, этих людей вознаградят деньгами, — ответил Фатуус. — И наше братство из часовни Дорогих Воспоминаний окажет им посильную помощь. Божественная магия излечит волдыри на их ногах и прочие болезни, привезенные из долгих странствий по морю. Это самое малое, чем мы можем содействовать прекрасному владыке Делавалу в его борьбе с южной напастью в лице лорда Этельберта.
Кадайль посмотрела на Брансена. Даже обличье Цапли не могло скрыть его язвительную усмешку. Им обоим было известно, что на юго-востоке абелийские церкви столь же преданно служат Этельберту, как здесь, на северо-западе, — Делавалу, причем в полном согласии друг с другом, несмотря на такой прагматизм.
Едва Каллен успела закрыть дверь гостиничной комнаты, как Брансен схватил гематит и закрепил его на лбу под черной шелковой маской.
— Корсары, — проговорил он твердым голосом, в котором не осталось и намека на Цаплю. — Обыкновенные наемники.
— Что это ты задумал? — спросила Каллен.
— Догадываюсь. Мой муж рассудил, что награбленное добро слишком опасно держать в седельных мешках на спине бедняги Дулли, — ответила Кадайль.
Брансен кивнул.
— Сначала я хотел раздать это богатство простому народу, но испугался, что некоторые драгоценности будет легко узнать, — пояснил он. — Никому больше не пожелаю таких страданий, какие вынесли вы в плену у владыки Прайда из-за украденного ожерелья, которое я подарил Кадайль.
— Не нужно напоминать мне об этом, — заверила его Каллен. — Разве я не просила тебя выбросить украденные деньги и украшения в реку, да и дело с концом?
— Теперь я намерен примерно так и поступить.
— Отдав
— По мне так пусть они хоть поубивают друг друга, — возразил Брансен. — Но разве не заманчиво перекупить будущих союзников Делавала богатством этого дурака Иеслника?
— Столь же заманчиво, как Цапля, который становится народным героем и костью в горле у правителей? — спросила Кадайль.
Брансен, надевавший в этот момент свою черную рубаху, на секунду остолбенел и уставился на жену. Та лишь пожала плечами и одарила его ласковой улыбкой. Ее замечание, конечно, задело его, но Кадайль была единственным человеком, который заслужил право разговаривать с ним и в гораздо более резкой манере. Ее прямолинейность в отношении Цапли не могла обидеть молодого человека, ибо лишь Кадайль поддерживала его, пока не появился Разбойник, пока Брансен не обнаружил, что волшебство душевного камня может избавить его от мучительного плена физической немощи.
Он облачился в черное одеяние, привезенное матерью из Бехрена, не забыв прикрыть полоской ткани характерное родимое пятно на руке, взял свой великолепный меч и, держа его перед глазами, стал благоговейно рассматривать затейливые виноградно-цветочные узоры на сверкающем лезвии. К северу от хребта Пояса и Пряжки второго такого клинка не было. Разве что некоторые мечи мистиков Джеста Ту могли сравниться с этим. Вид прекрасного оружия напомнил Брансену о том, что однажды ему предстоит отправиться туда, в Облачный Путь, чтобы постичь учение мастеров.
Он спрятал меч обратно в ножны, закинул его за спину, схватил седельные мешки, набитые сокровищами Иеслника, перекинул их через плечо и направился к небольшому окну. Выглянув из-за тяжелой занавеси, Гарибонд убедился в том, что солнце уже заходит.
— Капитаны каперов, наверное, на берегу, — сказала Кадайль.
— Я найду их, — пообещал Брансен, и женщины дружно кивнули.
Они не имели оснований сомневаться в человеке, который спас их от жалкого прозябания в рабстве.
Когда сумерки сгустились, он, держась за стену двухэтажной гостиницы одними руками, слез вниз с такой легкостью, что со стороны могло показаться, будто человек просто спускается по лестнице.
Но Разбойнику лестница была ни к чему.
Он не обращал внимания на гвалт кабаков, выстроившихся вдоль стены, которая разделяла два района города, рассудив, что капитаны все равно потом вернутся на борт, даже если теперь и впрямь сидят в одном из этих заведений.
Доки оказались пустынны, лишь двое рабочих лениво драили доски, не опасаясь кнута надзирателей. Не обращая на них внимания, Брансен тенью пробрался вдоль верфей к небольшому причалу, где теснились крошечные лодки. Оставаясь незамеченным, он сел в одну из них, оттолкнулся от пристани и сделал несколько гребков веслами. Течение подхватило шлюпку и понесло вдаль, как раз в сторону стоявших на якоре каперов. Недавно начался отлив, и веслами можно было просто рулить, притом бесшумно.