Древнейший
Шрифт:
— А до тех пор? — спросила женщина, указывая глазами на открытый мешок.
— А до тех пор прошу вас поднять паруса и уйти из этих мест.
— Значит, ты и вправду агент Этельберта, — заметила она, подозрительно посмотрев на незнакомца.
— Я сам себе хозяин, — повторил Разбойник. — Честное слово. Мне нет никакого дела ни до вражды правителей, ни до их подлипал. Если завтра всю хонсейскую знать перережут во сне, то я выпью за это. Но сегодня именно владыка Делавал досаждает мне больше всех, поэтому для меня большое удовольствие ставить ему
— …перекупив три корабля, которые он нанял, — закончила пиратка.
— Драгоценности — это предложение перемирия от такого же одиночки, как вы, и, возможно, предоплата за будущие услуги, — возразил, пожимая плечами, Разбойник. — Вы мне ничем не обязаны, я пришел как друг. Или сокровища останутся у вас, или мне придется их зарыть. Но я не хочу, чтобы они попали в руки к какому-нибудь наивному крестьянину, которого люди Делавала просто-напросто вздернут из-за них. Пусть уж лучше они хранятся здесь, в надежных руках, у людей, которым хватит ума никому их не показывать. Да, для меня это бремя, и я прошу вас избавить меня от него.
Капитанша снова взглянула на мешки и облизнула губы, представив, какие ценности должны скрываться внутри. Уже судя по тому, что виднелось на поверхности, этот день мог оказаться самым удачным днем в ее жизни. Она вздохнула, спрятала оружие и подняла глаза.
Но Разбойника в каюте уже не было.
— Что за удивительное превращение, — воскликнула Каллен, войдя на следующее утро в комнату, которую они снимали.
Было еще рано, Брансен только что проснулся и потирал глаза. Кадайль лежала рядом на маленькой кровати, зарывшись лицом в подушку и прячась от солнечных лучей.
— Не знал, что ты бывала здесь раньше, — отозвался молодой человек.
Голос его был тверд, потому что он проспал всю ночь с душевным камнем на лбу.
— Не бывала, конечно, — ответила Каллен. — Я лишь повторяю слова горожан. За последние месяцы в Палмаристауне многое изменилось. В городе не осталось ни одного самхаиста, да и в окрестностях, по отзывам, едва отыщется пяток-другой. Как быстро здешний народ забыл пути Древнейших.
— Абелийцы с их самоцветами в чести у помещиков по всему Хонсе, — заметил Брансен.
— Все-таки здесь перемены происходят гораздо быстрее, чем где бы то ни было, включая даже Делавал. Это весьма неожиданно, ведь Палмаристаун стоит на границе с дикими землями. На ту сторону реки абелийцы точно еще не забрались.
— Вероятно, и самхаистам те земли неинтересны, — рассудил зять.
— А может, они как раз сидят на том берегу и ждут своего часа.
Брансен пожал плечами, показывая, что ему все равно. Но, зная Каллен, он понимал, что за легким расстройством из-за разительных перемен стоит нечто большее. Это было странно, если вспомнить, какую ужасную роль сыграли самхаисты в ее жизни.
— Кто знает, может быть, мир станет лучше, когда служители Самха отойдут в тень, — предположил он. — Хотя это не значит, что я отдаю предпочтение
— Если они не будут убивать людей, то это уже что-то значит, — ответила Каллен.
Брансен улыбнулся, довольный тем, что его слова немного успокоили ее. Он понимал внутреннее смятение женщины. Ведь перемены, охватившие всю страну, и правда были глубоки, и Брансен видел, что пока мало кто смог к ним приспособиться. Конечно, если взглянуть на события отвлеченно, то они казались скорее забавными, чем тревожными. Он заключил, что просто не сможет проиграть, потому что любой исход будет лучше, чем нынешнее положение дел!
— Встреча прошла успешно? — спросила Каллен.
— Думаю, да. Эти корабли, оказывается, из Бергенбела, единственного владения к югу от залива, которое сохранило нейтралитет в войне Этельберта с Делавалом. Мне сказали, что обе стороны платят их порту за услуги наемных каперов, причем очень дорого. Каждая, по всей видимости, уверена, что взяла Бергенбел в союзники.
Каллен кивнула в знак согласия.
— В таком случае мой ночной визит к капитану флагманского корабля раздосадует Делавала больше, чем я рассчитывал, — добавил Брансен, широко улыбнувшись.
Его улыбка стала еще шире, когда в тот же день, покидая город, троица с холма наблюдала, как бергенбелские каперы поднимают паруса и уходят из Палмаристауна на север, в просторные воды залива Короны. В ближайшей кузнице, куда путники зашли продать Дулли, не желая принуждать больного осла к дальнейшему путешествию, они убедились, что в городе только об отплытии судов и говорят. При этом народ шепотом добавлял, что это дурной знак.
— Этельберт подкупил их, — объяснял кузнец, неповоротливый краснолицый гигант с черными спутанными волосами. — Поговаривают, что на самом деле они шпионили для этого пса, изучали укрепления Палмаристауна.
— Вы ждете нападения? — спросила Кадайль.
— Готовимся к нему, — ответил кузнец. — Кто знает, что взбредет в голову этому сукиному сыну Этельберту, после того как король Делавал выдавил его из Мирианского океана.
На этом они расстались. Кадайль взяла под руку Брансена в обличье Цапли, Каллен попрощалась с Дулли.
Кузница осталась позади. Путешественники вышли на открытый участок земли, где обычно останавливались приезжие караваны, но никто не осмеливался нарушить молчание.
— Все вышло так, как ты и хотел, — наконец заметила Кадайль.
— Если бы нашелся способ сообщить Делавалу о том, что каперов перекупили на деньги идиота Иеслника, я испытал бы полное удовлетворение, — ответил Брансен, сунув руку в карман и сжав в кулаке душевный камень.
— Еще не вечер, — сказала Каллен. — Что-нибудь да придумаешь.
Все трое дружно засмеялись, но вдруг Брансен резко замолчал и стал заикаться, заметив, что они приближаются к городской страже. Вскоре Цапля и две его спутницы миновали северо-восточные ворота Палмаристауна и двинулись по дороге, ведущей к часовне Абеля, центру абелийского могущества.