Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима
Шрифт:
В соответствии с требованиями религии каждый город был независимым. У каждого города были свои законы, поскольку у каждого города была своя религия, а законы вытекали из религии. Каждый город имел свое правосудие, и не могло быть выше суда, чем суд города. У каждого города были свои религиозные праздники и свой календарь; в двух городах не могло быть совпадений в месяцах, поскольку у каждого были свои, присущие только этому городу религиозные священнодействия. У каждого города были свои денежные знаки, на которых вначале были религиозные символы. У каждого города была своя система мер и весов. Между городами не могло быть ничего общего. Различия были столь огромны, что трудно даже предположить возможность брака между жителями двух столь не похожих городов. Такой союз казался странным и долгое время даже считался незаконным. Законодательство Рима и Афин всячески противилось признать законными подобные браки. Практически повсюду детей, рожденных от таких браков, считали
Священные границы отмечали территорию каждого города. Это была граница городской религии и городских богов. По другую сторону границы господствовали другие боги и совершались обряды другого культа.
Наиболее характерной особенностью истории Греции и Италии до римского завоевания является чрезмерная раздробленность и невероятная обособленность каждого города. Греции не удавалось образовать единого государства; ни латинские и этрусские города, ни самнитские трибы так и не смогли объединиться и образовать единое целое. Неискоренимая раздробленность греков приписывалась особенностям их страны; заявлялось, что горы, пересекавшие страну во всех направлениях, установили естественные границы между областями. Однако между Фивами и Платеями, между Аргосом и Спартой, между Сибарисом и Кротоном гор не было. Не было гор и между городами Лациума и между двенадцатью городами Этрурии. Физическая география страны, несомненно, оказывает некоторое влияние на историю народа, но влияние верований намного сильнее. В древние времена было нечто более непреодолимое, чем горы, между двумя городами; это были священные границы, разные культы и ненависть богов к чужеземцам.
Вот почему древние не только не могли создать, но даже представить себе другую общественную организацию, кроме города. Ни греки, ни латины, ни даже римляне долгое время не могли прийти к мысли, чтобы объединить несколько городов и жить на равных правах под общим управлением. Между городами могло быть достигнуто временное соглашение ради получения выгоды или во избежание опасности, но они никогда не объединялись, поскольку религия одного города не могла объединиться с религией другого. Обособленность была законом города.
Как же при этих верованиях и религиозных обычаях, о которых мы говорили, могли объединиться несколько городов для образования государства? Люди не понимали другой формы человеческого сообщества, кроме как основанного на религии. Символом такого сообщества была совершаемая сообща священная трапеза. Несколько тысяч человек еще могли бы собираться вокруг одного пританея, вместе читать молитвы и сообща совершать священную трапезу. Но попробуйте при подобных обычаях сделать одно государство из всей Греции! Как люди могли совершать совместные трапезы и священные церемонии, если в них обязательно должны были принимать участие все граждане? Где следовало разместить пританей? Как совершать ежегодный обряд очищения? Что станется с неприкосновенными границами, отделявшими территорию города? Что станется с местным культом, богами города, героями каждой области? В земле Афин погребен герой Эдип, враждебно относящийся к Фивам. Как же соединить в одном культе и под одним управлением Афины и Фивы?
Когда эти верования утратили прежнюю силу, было уже слишком поздно создавать новый тип государственного устройства. Основанием для раздробленности и обособленности служили обычаи, выгода, давняя вражда, воспоминания о прежних сражениях. К прошлому не было возврата.
Каждый город, имевший свой культ, свои законы и свое управление, крайне дорожил независимостью, религиозной и политической.
Городу было легче подчинить другой город, чем присоединить к себе. Победа могла сделать рабов из всех жителей завоеванного города, но не могла сделать их гражданами города, одержавшего победу. Объединить два города в единое государство, объединить народ-победитель с побежденным народом, объединить их под одним управлением – подобный факт не встречался у древних, за единственным исключением, о котором мы расскажем чуть позже. Если Спарта завоевывает Мессению, то не затем, чтобы создать из спартанцев и мессенян один народ. Спарта изгоняет побежденных и занимает их земли. Так же поступают Афины в отношении Саламина, Эгины, Милоса.
Никому в голову не приходила мысль предоставить побежденным возможность стать гражданами города-победителя. У города были свои боги, гимны, праздники, законы, являвшиеся драгоценным наследием предков, и город опасался делиться своим наследием с побежденными. Он не имел права сделать это. Разве могли афиняне допустить, чтобы жители Эгины входили в храм Паллады? чтобы почитали Тесея? принимали участие в священных трапезах? в качестве пританов поддерживали священный огонь в общественном очаге? Религия наложила на это строгий запрет. Поэтому побежденный народ Эгины не мог создать единое государство с народом Афин. Жители Афин и Эгины, имея разных богов, не могли иметь одних и тех же законов и одних и тех же должностных
Но разве не могли афиняне, по крайней мере, не изгонять побежденных из завоеванного города и отправить туда своих должностных лиц для управления городом? Нет, поскольку это противоречило принципам древних; управлять городом мог только человек, являвшийся гражданином города. Действительно, магистрат был религиозным главой города, и его главная обязанность состояла в совершении жертвоприношений от имени города. Чужеземец, не имевший права совершать жертвоприношения, не мог быть и главой города. Не имея религиозных обязанностей, он не имел в глазах людей и законной власти. Спарта пыталась назначать в города своих гармостов, но они не были правителями; они не вершили суд и не появлялись на народных собраниях. Не имея нормальных отношений с населением, они не могли подолгу удерживаться в городах.
Следовательно, у победителя было только два выхода: либо разрушить завоеванный город и занять его территорию, либо предоставить ему полную независимость; третьего было не дано. Город или переставал существовать, или сохранял независимость. Сохраняя свой культ, город сохранял свое управление; лишаясь одного, тут же терял другое и переставал существовать. Город мог потерять независимость только в том случае, если полностью исчезали верования, на которых основывалась эта независимость. Лишь после того, как видоизменились понятия и несколько переворотов потрясли эти древние общества, смогли появиться и осуществиться идеи о крупном государстве, живущем по другим законам. Но для этого людям требовалось создать другие законы и общественные связи, отличавшиеся от тех, что были в древние века.
Глава 15
ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ГОРОДАМИ. ВОЙНА. МИР. СОЮЗ БОГОВ
Религия, имевшая столь большую власть над внутренней жизнью города, с такой же властностью вмешивалась в отношения между городами. Это станет ясно, если проследить, как люди в древности вели войны, как заключали мир, как образовывали союзы.
Два города представляли собой два религиозных сообщества, имевшие разных богов. Когда они находились в состоянии войны, то в борьбе принимали участие не только люди, но и боги. Не следует думать, что это просто поэтический вымысел. Древние верили в это настолько истово и глубоко, что в поход всегда брали статуи своих богов. Люди были убеждены, что боги принимают самое активное участие в сражениях; воины защищали богов, а боги защищали воинов. Сражаясь с врагом, каждый воин верил, что борется против богов враждебного города. Этих чужих богов разрешалось ненавидеть, оскорблять, убивать; их даже можно было брать в плен. По этой причине война носила странный характер. Представьте себе два войска, стоящие друг против друга; в середине каждого войска статуи его богов, алтарь, знамена; в каждом войске свои оракулы, предвещающие успех, свои авгуры и предсказатели, заверяющие в победе. Перед сражением каждый солдат думает точно так же, как грек у Еврипида: «Боги, сражающиеся на нашей стороне, сильнее тех, что сражаются на стороне наших врагов». Каждое войско посылает проклятия на своих врагов, вроде того, что сохранил для нас Макробий: «О боги, посейте ужас и зло среди наших врагов. Лишите их и всех, кто населяет их земли и города, солнечного света. Пусть их города, их поля, их головы будут отданы вам». Проговорив проклятия, противники вступают в бой и сражаются с такой необузданной яростью, которую может придать только мысль о том, что они борются вместе со своими богами против чужих богов. Нет врагу пощады; война неумолима; религия руководит борьбой и побуждает воюющие стороны к действию. Тут не может быть никакого высшего закона, заставляющего умерить желание убивать; разрешается убивать пленных, добивать раненых.
Даже за пределами поля битвы не существует понятия о каких-либо моральных обязательствах по отношению к врагу. У чужеземца нет никаких прав, тем более на войне. В отношении чужеземца не существовало таких понятий, как справедливо или несправедливо. Муций Сцевола [132] , а с ним и все римляне, считал, что убить врага – прекрасный поступок.
Консул Марций публично хвастался, что обманул царя Македонии. Луций Эмилий Павел продал в рабство сто тысяч жителей Эпира, добровольно сдавшихся в плен.
132
Сцевола Гай Муций – легендарный римский герой, пытавшийся убить Ларса Порсену, царя этрусского города Клузия, который осадил Рим в 509 году до н. э. Сцевола пробрался в шатер Порсены, но по ошибке убил царского писца, который был одет дороже и красивее царя. Сцеволу схватили, и тогда он объявил Порсене, что он лишь первый из 300 римских юношей, поклявшихся ценою своей жизни убить Порсену. Когда герою стали угрожать пыткой и смертью, если он откажется раскрыть все детали замысла, Сцевола протянул правую руку в разведенный на алтаре огонь и держал ее там, пока она не обуглилась. Отвага римлянина так поразила Порсену, что его отпустили, и Порсена заключил с Римом мир.