Древний Рим
Шрифт:
Юноша почтительно молчал, слушая слова старого сенатора…
Диктатор Сулла
— Отец, отец, что это такое? — закричал своим звонким голосом маленький Публий.
— Разве ты не видишь — гробница, — отвечал ему отец.
— А почему здесь гробница? Ведь здесь не кладбище, — снова спросил Публий…
Гай Муций со своим маленьким сыном Публием приехали в Рим из деревушки на юге Лация, где они жили. Публий ни разу ещё не был в Риме и упросил отца взять его с собой, чтобы, посмотреть столицу. Всё утро они ходили по городу, а теперь пришли осматривать Марсово поле.
Это было вовсе не поле, каким его обычно
— Отец, — сказал Публий, — этого Суллу, верно, очень любили его друзья, если он сделал им так много добра.
— Суллу любили!? Не очень — то его любили, — отвечал сыну Гай Муций. — Страшный это был человек!
— А почему его гробница здесь, на Марсовом поле? — повторил свой вопрос Публий.
— Потому, — отвечал отец, — что ему всё было можно. Никто не решался ему перечить. Захотел, чтобы его тут похоронили, вот и похоронили. Ты попроси дедушку рассказать тебе про Суллу. Он должен хорошо его помнить.
Когда через два дня они вернулись домой и вся семья собралась к ужину, Публий вспомнил слова отца и обратился к своему деду Квинту.
— Дедушка, ты помнишь Суллу? Расскажи нам про него.
… Ещё бы старый Квинт не помнил диктатора Суллу! Как и многие пожилые люди, он гораздо лучше помнил то, что довелось ему пережить в молодые годы, чем свою последующую жизнь. Вопрос внука сразу же воскресил в памяти старика холодные голубые глаза диктатора с пронизывающим взглядом, его бледное, покрытое пятнами лицо. Не хуже помнил он и Мария, злейшего врага и соперника Суллы.
В те далёкие годы, когда старый Квинт был ещё мальчиком, его отец был вынужден продать свой заложенный и перезаложенный участок земли в Кампании богатому соседу и переселиться с семьёй в столицу. Тяжело им жилось в первое время после переезда в Рим. Единственным источником существования семьи были подачки римских богачей, перепадавшие его отцу в дни выборов. Но потом Марий, сделавшись консулом, провёл закон, по которому на военную службу стали брать и неимущих граждан. Отец Квинта сразу же завербовался в один из легионов и уехал воевать в Африку, а затем в другие провинции.
Что и говорить, нелегка и опасна была жизнь солдата. Зато каждый раз, как отец Квинта приезжал домой на побывку, он привозил с собой деньги и ценные вещи, а однажды привёз с собой трёх рабов — фракийцев, которых потом удалось выгодно продать. Семья их теперь перестала нуждаться, хотя жили они по — прежнему не в своём доме, а в наёмной тесной квартире. Во время одной из своих побывок отец как — то даже завёл разговор с матерью: «А недурно бы нам снова обзавестись землицей в Кампании или каком — либо другом месте. Марий обещал провести закон о наделении всех его старых солдат участками земли».
Мечтам этим, однако, не суждено было исполниться. Некоторые из солдат Мария действительно получили участки земли, но отца Квинта в это время в Риме не было. Вместе со своим легионом он находился
Между тем Квинту исполнилось 17 лет. Его записали в трибу по месту жительства и в центурию пролетариев, потому что земли у них не было. Квинт, таким образом, стал римским гражданином. Он хорошо помнит этот день. Под вечер у них собралось несколько соседей, чтобы отпраздновать торжественное событие. Мать поставила на стол угощение: большой кувшин вина, овечий сыр, рыбу, маслины. В это время раздался стук в дверь. Мать открыла — и в комнату вошёл отец. Боги, в каком он был виде! Левая, обвязанная тряпкой рука повисла вдоль тела, как плеть. Лоб пересечён свежим шрамом. Одежда разорвана и в пыли. Нит когда ещё он не возвращался домой таким.
Все поднялись ему навстречу. Посыпались вопросы.
— Досталось тебе, видно, в сражении! — воскликнул один из гостей.
— Нет, не в сражении, — мрачно ответил отец.
Позже он рассказал о том, что понтийский царь Митридат, Заключив союз с царём Армении, перешёл со своим войском границу римской провинции Азии и поднял восстание. Всюду, где бы ни появлялся Митридат, навстречу ему высылались послы и местные жители в праздничных одеждах толпами его приветствовали, как своего освободителя.
— Ну, а вы — то что же? Как вы поступили? — воскликнула мать.
— Ну, что мы могли сделать? — отвечал отец. — Наши римские откупщики уже достаточно там поработали. Местные жители ненавидели нас. Поэтому как только они прослышали о Митридате, наш лагерь окружила разъярённая толпа. Мы и опомниться не успели, как они ворвались за частокол и поубивали всех, кто не успел убежать. Тогда — то мне и раздробили камнем локоть на левой руке и поранили голову. Да что я, простой солдат! Схватили и нашего консула Мания Аквилия; схватили и выдали Митридату. А Митридат — велел его провести пешком через всю Малую Азию. Всю дорогу его стегали кнутом и заставляли выкрикивать своё имя и звание. Когда же, наконец, его привели в город Пергам, Митридат приказал расплавить золото и влить ему в глотку, чтобы все видели, как нужно насыщать непомерную жадность римлян к золоту. Так он и умер в страшных мучениях под улюлюканье толпы. Мало этого. Когда Митридат вступил в город Эфес, он разослал по всем другим городам особый указ. По этому указу хватали и убивали всех находившихся в Малой Азии римлян: и мужчин, и женщин, и малых детей. В один день их было перебито больше восьмидесяти тысяч. Все, кто остались, бежали в Италию. Вот и я тоже…
На другой день все в Риме уже знали о восстании Митридата на Востоке. Только об этом и было разговоров. Никто не сомневался, что это восстание будет быстро подавлено. Нужно только послать туда хорошую армию. Не поможет тогда Митридату ни его союз с армянским царём, ни то, что его сторону приняла большая часть городов Греции. Но кто возглавит эту армию? У всех на устах было два имени: Марий и Сулла.
Марию в то время было почти семьдесят лет, но был он ещё достаточно крепок. Граждане хорошо помнили, как быстро он закончил войну в Африке, как спас Рим и Италию, когда угрожало вторжение германских племён. Но главное для многих простых граждан заключалось в том, что Марий вышел из народа и был обязан своим успехам и славе не богатству или знатному происхождению, а мужеству и энергии. Все эти граждане без колебаний были готовы отдать свои голоса на предстоящих консульских выборах старому Марию, а не аристократу Сулле.