Древняя Греция. Книга для чтения. Под редакцией С. Л. Утченко. Издание 4-е
Шрифт:
— Да чего там! Готов! — прохрипел Геракл.
Внизу, под стеной, пробираясь через колючие кустарники, Алиатт последний раз взглянул на огромный город, где он был рабом всего один день. Впереди — свобода!
Антифонт — враг рабства
(С. Я. Лурье)
В доме Андокида ежегодно в памятный день спасения хозяина от гибели в битве устраивался пышный пир. Старший сын Леагор, лучший в Афинах знаток вин и кушаний, не пожалел средств, чтобы пир удался на славу. Здесь было и мясо драры, невиданной птицы из Азии, и замечательного вкуса пиво из Фракии, и сладкое кушанье из особого вида тростника, приготовляемое в Индии. Были приглашены актеры и танцовщицы. Ручные павлины важно расхаживали среди гостей.
Перикл заинтересовался рассказом и пожелал услышать стихи мальчика. Юный Антифонт вышел на середину комнаты и стал декламировать стихи собственного сочинения.
Когда бы был умен родитель мой, Меня учить наукам он не стал бы, Но сделал бы выносливым и сильным, Чтоб я среди несчастий, бед и бурь Мог выстоять с спокойным, твердым сердцем. Он лучше б научил меня искусству, Подобно зверю, голод выносить, Одной водою жажду утоляя, Ни холода, ни зноя не бояться И тени не искать, таясь от солнца. Но, точно сон, проходят годы детства. Судьба превратна: может так случиться, Что скоро мне придется это все Перенести. Искусство же Орфея [32] И сладкий голос Муз не могут брюха Наполнить и унять! Желудок нам Свои диктует строгие законы.32
Орфей— мифический певец, по преданию, создатель музыки и стихосложения.
— Стихи звучны, — сказал Перикл. — Но откуда у тебя такие мысли? Твои родители богаты, тебе никогда не придется переносить то, о чем ты говорил. И почему ты не хочешь изучать законы нашей страны?
— Если отцовское богатство сохранится и моя доля перейдет ко мне, я буду богат и без изучения законов. А если случится беда и я стану бедным, знание законов мне не поможет.
— Каждый гражданин, как бы он ни был беден, должен знать законы своей страны.
— Но я не понимаю, что такое закон! Не можешь ли ты объяснить мне, что это значит?
— Конечно, могу, — ответил Перикл. — Это совсем просто. Закон — это все, что народ, собравшись вместе, постановляет, решает и записывает, что следует и чего не следует делать.
— Но не потому ли хорош закон, — спросил Антифонт, — и не потому ли мы подчиняемся ему, что он учит нас делать хорошее, а не плохое?
— Клянусь Зевсом, юноша, только поэтому!
— Ну, а если сходятся на собрание для вынесения письменных постановлений лишь немногие богатые люди, там, где у власти не демократия, а олигархия?
— Все то, — ответил Перикл, — что постановит и письменно изложит высшая власть в государстве, называется законом.
— Значит, если тиран захватит власть в государстве и станет предписывать гражданам, что им делать, это тоже закон?
— Да, если это предпишет тиран, пока он у власти, это тоже закон, — отвечал Перикл.
— Ну, а что же такое насилие и беззаконие, Перикл? Не будет ли беззаконием такое положение, когда сильнейший притесняет слабейших, заставляя их не путем убеждения, а путем насилия делать, что ему угодно?
— Именно так, —
— Но почему же? Ведь люди, которые имеют власть при тиране, одобряют его приказы, а до остальных ему нет дела.
— Как это нет дела? — вспылил Перикл. — Все, к чему небольшая кучка людей вынуждает народ против его воли, — насилие, а не закон!
— Но ведь у нас, в Афинах, — возразил Антифонт, — большая часть населения — рабы и метеки. А разве их приглашают на народное собрание; разве, когда народное собрание принимает законы, оно спрашивает у рабов и метеков, одобряют ли они эти законы? Значит, ваши постановления, согласно твоим же словам, не законы, а беззаконие и насилие!
— Ловко сказано, — недовольно ответил Перикл. — Ты искусный спорщик, но какие же уважающие себя граждане станут спрашивать мнение рабов? В молодости я тоже был силен в подобных спорах; я также умничал, как ты теперь.
— Как жаль, что я беседую с тобой теперь, а не тогда, когда ты был молод! — скромно сказал мальчик.
Старик Андокид, желая перевести неприятный для Перикла разговор на другую тему, сказал Антифонту:
— Обычно на пирах мальчики не философствуют, а, взяв в руки ветку лавра, поют что-нибудь поучительное из трагедии. Спой хотя бы из трагедии любимого тобой поэта Еврипида песнь о том, как надо «чтить богов бессмертных, родителям почтенье воздавать», дальше ты сам знаешь.
— Хорошо, я спою из Еврипида, но не эту, а другую песню.
И, взяв лавровую ветвь в правую руку, мальчик стал петь:
На небе боги есть… Так говорят! Нет, нет! Их нет! И у кого крупица Хотя бы есть ума, не станет верить… Тиран людей без счета убивает И грабит их пожитки; ростовщик Нередко разоряет целый город Процентами и все ж живет спокойней, Чем честные, и счастлив весь свой век. Известных справедливостью, хоть слабых, Немало существует городов: Они дрожат, подавленные силой Других держав — могучих, но бесчестных!Автор этих слов Еврипид имел в виду афинян и их вождя Перикла, притесняющих города-колонии. Возмущенный Перикл поднялся и, распрощавшись, ушел.
После этого случая Андокид понял, что из занятий мальчика ничего не выйдет, и с болью в сердце отпустил учителя. Но мальчик не бездельничал и не сидел сложа руки: он либо куда-то уходил, либо сидел дома над книгами, которые неизвестно откуда доставал. Андокиду сообщали, что его младшего сына нередко видят в обществе рабов. Он беседовал не только с рабами Андокида, но часто проводил время с Кефисофонтом, рабом Еврипида. Андокид был этим очень огорчен. Раб Кефисофонт был образованным человеком. Говорили, что он помогал Еврипиду писать пьесы. От него услышал Антифонт о несправедливости рабства. Кефисофонт рассказывал, что слова о несправедливости рабства в трагедиях Еврипида вставил он, Кефисофонт, но Еврипид переделывал все по-своему: у него всегда оказывалось, что умные и благородные рабы — это бывшие царские дети, попавшие случайно в рабство, а люди, родившиеся от рабов, всегда оказываются дурными.
Другое сообщение об Антифонте до слез огорчило отца. Мальчика видели в мастерской резных камней метека Харакса. Он сидел среди рабов и терпеливо вырезал гемму — камень с изображением совы. Отец позвал мальчика и возмущенно сказал ему:
— Как тебе не стыдно позорить мою старость? Где это ты слышал, чтобы знатные люди сидели среди грязных рабов и занимались низким ремеслом, недостойным свободного человека? Разве у тебя не хватает денег на жизнь?
— Отец, — ответил мальчик, — сейчас я ни в чем не нуждаюсь, но мало ли что может случиться! Я должен быть уверен, что всегда смогу заработать себе на жизнь.