Древняя русская история до монгольского ига. Том 1
Шрифт:
Роман, желая оторвать своего тестя от половцев и Ольговичей, взявших тогда его сторону, пришел было к нему мириться во Вручий. «Слися, сказал он, к свату своему великому князю Всеволоду, и я слюся к нему, к своему отцу и господину, и молимся ему, чтоб он отдал тебе Киев опять». Рюрик поверил Роману и поцеловал крест Всеволоду, с сыновьями и братьями.
И Всеволод не помянул зла, достигнув своей цели, то есть, получив, может быть, прежние города: он опять отдал Рюрику Киев.
Ольговичи также, при посредстве Романа, который молился за них великому князю, «дабы приял их в любовь», примирились с Всеволодом, и он прислал своего боярина Михаила Борисовича привести их к кресту. Черниговские бояре ездили к Владимиру, и великий князь целовал при них крест. Роман присягнул также. Южная Русь успокоилась хоть ненадолго; Всеволод обратился к северной.
Он решил вывести Святослава, княжившего четыре года, из Новгорода, сказав новгородцам: «По земле вашей ходит рать, а князь ваш, сын мой, Святослав,
Отпуская Константина, Всеволод сказал ему: «Сын мой Константин! Бог положил на тебе старейшинство во всей братье твоей и во всей Русской земле, а Новгород Великий имеет старейшинство между всеми княженьями в Русской земле. По имени твоем и хвала твоя. Поезжай в свой город. И я даю тебе старейшинство». Всеволод дал ему меч и крест: «Се буди тебе охранник и помощник, а меч прещенье и спасенье, пасти люди твоих от противных». С этими словами, поцеловав, отпустил его. Все братья его — Георгий, Владимир, Иоанн, бояре отца его, купцы, проводили его с честью великой до реки Шедакши. «От множества людей, говорит летопись, великий был говор, доходящий как будто до неба: все радовались, и, настигшу вечеру, поклонились ему братья его, мужи отца его, послы от братьев, воздавая хвалу великую и простились».
Таким образом, Всеволод стал как бы полным господином Новгорода, и, разумеется, делал, что хотел.
В 1208 году пришел Лазарь, Всеволодов муж, из Владимира, и повелел убить Олексу Сбыславича, — и убили его без вины на Ярославле дворе. Разительное доказательство Всеволодова самоуправства, которое смиренный Новгород должен был вытерпеть беспрекословно. Святая Богородица плакала на другой день у Святого Иакова, замечает летописец.
Вскоре по отбытии Константина, мать его, великая княгиня, одержимая жестокой болезнью в продолжение восьми лет, почувствовала приближение кончины и изъявила желание постричься. Великий князь Всеволод, Георгий, его любимый сын, дочь Верхуслава, приехавшая из Киева погостить у родителей, епископ Иоанн и Симон игумен, отец ее духовный, все бояре и боярыни, духовенство и горожане, проводили ее до монастыря, ею основанного, со многими слезами, «зане бяше до всех преизлиха добра». Великая княгиня наречена в монастыре Марией, и, прожив только восемнадцать дней, была погребена там, оплаканная семейством и городом.
Между тем, на юге произошли перемены: Роман, целовавший крест вместе с прочими князьями, не только выгнал Рюрика, но и постриг его. Вскоре он погиб в походе на ляхов (1205), и Рюрик сел на киевский стол, но тут явился ему новый враг, Всеволод черниговский, сын Святослава, который, унаследовав Чернигов после Игоря Святославича, принялся за воплощение мысли, занимавшей некоторое время его деда (Всеволода): изгнать Владимирово потомство из Руси. Он отнял Киев у Рюрика и потом выгнал Всеволодова сына из Переяславля, сказав ему: «Иди к отцу своему в Суздаль, а Галича не ищи под моей братьей (его избирали перед тем галичане); если же ты не уйдешь добром, то я приду на тебя ратью». Молодой Ярослав, которому судьба предназначила много превратностей, должен был повиноваться и просил у него пути, на чем тот целовал крест. Несколько раз Киев переходил из рук в руки у Всеволода с Рюриком, пока, наконец, великий князь суздальский решил положить конец междоусобию, сжалившись о том, что Ольговичи с половцами разоряют землю Русскую.
«Разве им одним отчина Русская земля, сказал он, а нам разве она не отчина? Хочу пойти к Чернигову: как нас управит с ними Бог». Он послал за своим сыном Константином, который, собрав новгородцев, псковичей, ладожан, новоторжцев, прибыл к нему в Москву; рязанские и муромские князья также должны были придти (1207).
Послушные зову, они немедля снарядились и пошли на соединение с ним по крутому берегу Оки. Вдруг Всеволод, уже встреченный в Москве сыном Константином с новгородцами, узнает, верно или нет, что «они идут к нему на льстях, свечавшись с врагами его Ольговичами». Он решил прежде всего покончить с ними и от Москвы повернул назад к Коломне. Дойдя до Оки, великий князь остановился шатрами на пологом берегу. В тот же день подоспели и рязанские князья: Роман, который тридцать лет сидел у него в темнице, Святослав, изменивший ему в Пронске, с двумя сыновьями, и еще четверо племянников, сыновей Игоря и Владимира. Поцеловав их, Всеволод велел им сесть в шатре и послал к ним князя Давыда муромского и мужа своего Михаила Борисовича. Долго ходили эти посредники между князьями, «оным клянущимся и ротящимся», что злого умысла у них никакого не бывало, как вдруг двое из них, «братичичи, а им своя», Глеб и Олег Владимировичи, явились обличителями. Когда великий князь услышал, что истина установлена, то велел взять их вместе с думцами (несчастное семейство, несшее из рода в род измены и казни), и вести во Владимир, а сам пошел к Пронску через Оку. Михаил Всеволодович, услышав, что стрыи его взяты, а на него рать идет, бежал в Чернигов к тестю. Проняне приняли к себе Изяслава Владимировича, третьего брата «обличителей», или, как называет их Новгородская летопись, «клеветников», и затворились в городе. Великий князь прислал к ним Михаила Борисовича смирить их, но они, надеясь на крепкие стены, решили защищаться.
Рязанцы, сдумавше, послали своих князей с княгинями к великому князю во Владимир.
Всеволод в следующем году (1208), уже считая Рязань своей, послал своего сына Ярослава на стол, а рязанцы, «лесть имуще к нему, хотя целовали крест, но не управили, изымали людей и сковали; других изморили, в погребах засыпавше».
Тогда Всеволод собрался вновь и пришел к Рязани. Ярослав вышел к нему и целовал его с радостью. Рязанцы все еще говорили «буюю речь по своему обычаю и непокорству». Великий князь велел всем людям выйти из города с добром, а другие говорят, что он вызвал их к себе лестью, и, когда все вышли, велел зажечь город, послав к городу полки; оттуда пошел он к Белгороду и также велел его зажечь. Потом, взяв всех рязанцев и епископа их Арсения, со всеми своими полками и сыном Ярославом возвратился во Владимир и распределил колодников по городам.
(Михаил Всеволодович, бежавший из Пронска, и Изяслав Владимирович, заступивший его место, приходили было воевать около Москвы, но были прогнаны, побежденные сыном великого князя Юрием.)
Оставив намерение идти на Чернигов, после получения известия оттуда об успехе Рюрика, вновь занявшего Киев (1207) Всеволод отпустил новгородцев домой, одарил их и возвратил им прежние законы, уставы старых князей, чего всегда желали новгородцы, сказав, как прежде: «Кто вам добр, того любите, а злых казните».
Может быть, последнее действие Всеволода (умерщвление Олексы Сбыславича) возбудило особенное раздражение в Новгороде, и осторожный великий князь хотел своими ласками сгладить произведенное тягостное впечатление. Впрочем, это были только слова, как и прежде, ибо Всеволод все-таки прислал князем младшего сына, малолетнего Святослава, со своими мужами, а Константина оставил у себя, дав ему Ростов. Ясно, что влияние осталось прежнее.
В это время Всеволод находился на верху своего могущества и значения: Новгород находился почти в его власти, Рязань была покорена, киевский князь обязан ему своим столом, на который и был его мужами посажен, черниговские обратились перед тем с повинной головой, Галич признавал его покровительство.
Всеволод везде на Руси делал, что хотел. Противников не было. Ослушаться, казалось, не мог никто.
И в это самое время князь самого незначительного Смоленского удела, Мстислав Мстиславич торопецкий, осмелился объявить себя его противником. Услышав о притеснениях великого князя суздальского и о негодовании новгородцев, сам назвался к ним в князья, чего никогда прежде ни с кем не случалось. Из своего Торопца пришел он в Торжок, заковал посадника; изгнал дворян Святославовых, захватил имущество, все, до чего дошла рука, и послал сказать новгородцам: «Кланяюсь Святой Софии, гробу отца моего и всем новгородцам. Я слышал про насилье к вам от ваших князей, и мне жаль стало моей отчины — я пришел к вам». Новгородцы обрадовались и послали за ним с великой честью, а Всеволодова сына Святослава засадили на Владычнем дворе с мужами его, «пока будет управа с отцом». Мстислав пошел со всем полком на Всеволода (1210).
Всеволод выслал на него Константина с братьями, как вдруг переменил все намерения и прислал ему сказать: «Ты мне сын, а я тебе отец, пусти ко мне Святослава с мужами, и все, еже зяседел, исправи — я освобожу гостей и товары их». Мстислав отпустил сына и мужей его. Всеволод — гостей новгородских с их товарами.
Надо удивляться, каким образом Всеволод мог так легко перенести полученное оскорбление: разве что он хотел выручить скорее сына, во что бы то ни стало, и отлагал отмщение до другого времени, более благоприятного?