Древняя русская история до монгольского ига. Том 2

Погодин Михаил Петрович

Роскошные братчины в монастырях осуждаются еще в правиле митрополита Иоанна: «Иже в монастырех часто пиры творят, созывают мужи вокупи и жены, и во тех пирех друг другу преспевают, кто лучший сотворит пир — сия ревность не о Бозе» и проч.

Владимирский епископ Феодор представляет своей жизнью явление особенное, из ряда вон. Летописи рассказывают ужасы о его злодеяниях: «Многие люди пострадали в его управление, лишась своих сел, оружия и коней, другие обречены работе, подверглись заточению и грабежу, не только простцы, но и монахи, игумены, священники. Это был безмилостивый мучитель: одним он резал головы, бороды; другим выкалывал глаза, выжигал языки, распинал по стене, и мучил немилостивне, хотя восхитить от всех имения; был он не сыт, как ад». Отосланный в Киев великим князем Андреем (1172) он был осужден митрополитом Константином, и на Песьем острове

«его осекоша и языка урезаша, яко злодею еретику, и руку правую отсекоша, и очи ему выняша, зане хулу измолви на святую Богородицю».

Замечательно завещание киевского митрополита Константина — бросить тело его по кончине на съедение псам (1169).

Сельское сословие, то есть большинство народа, народ в собственном смысле этого слова, живя вдали от шума междоусобиц, в которых не принимал почти никакого участия, и занимаясь единственно возделыванием земли и другими подобными трудами, сохранял большей частью свои древние, патриархальные нравы — тихий, смирный, терпеливый. Ни в летописях, ни в каких других памятниках, нет следов его сопротивления правительству, какое было, нет признаков беспокойства или возмущения, — и даже нет вообще известий о нем, как будто бы его и на свете не существовало: доказательство жизни мирной и покойной.

С другой стороны, в народных песнях не слышится никаких жалоб на притеснения со стороны князей и бояр, на худую или тяжелую жизнь: значит, жить было хорошо, сносно, и, заплатив, что положено, поселяне пользовались полной свободой.

Множество святых мужей, вышедших из народа и достигших высокой степени нравственного совершенства в духовной жизни, представивших великое развитие ума, сердца и воли, свидетельствуют в пользу того народа, из которого они вышли: такие блистательные плоды могли возникнуть только на доброй, благодатной и подготовленной для христианства почве. Писатели — Иларион, Нестор, Иаков, Даниил, Симон, Поликарп, Кирилл Туровский, принадлежали к простолюдью.

Преданность в волю Божию, принятие всяких бедствий наказанием за грехи свои, отсутствие ропота и жалоб, искреннее раскаяние — вот отличительные черты народного характера, при общественных бедствиях, судя по летописям.

Суеверия, которых было много, принадлежали к остаткам язычества, вместе со знахарями и колдунами, преемниками древних волхвов. В Новгороде еще в 1230 году сожгли четырех волхвов. В монастыре Никиты Переяславского скрывался при нем так называемый колдун.

Единственный источник, из которого черпаются сведения о ежедневном житье-бытье, образе мыслей, чувствований и действий простого народа, есть песни, до нас дошедшие, со множеством разноречий, — источник, не обработанный еще критикой, но представляющий достаточные данные, чтобы составить по ним приблизительное понятие.

Песни, с течением времени, были значительно повреждены, но они еще до сих пор носят верные признаки древности — и вместе современности с былинами. В песнях наших слышатся беспрестанно: синее море, море Хвалынское, Дунай река, Почай, Киев, Чернигов, Новгород, Ладо, Дид-ладо, Лелю, люли, терема, сени, куны, золотые, серебряные гривны, соболи, куницы, веверицы, лебеди, виноград, вина заморские, рыбий зуб, ковры, аксамиты, паволоки, золотошвейное искусство. Когда могли б попасться в песне все эти слова, кроме древнего периода?

Когда могли бы попасться в песни — князья, бояре, боярские дети, воеводы, тысяцкие, кроме удельного периода, когда они были близки к народу.

О существовании песен есть много древних свидетельств, например, в Слове христолюбца, по древнему списку, осуждается плясание, гудьба, песни бесовские (в одном списке XIV века: мирские).

Песни есть свадебные, обрядные, подблюдные, хороводные, игорные.

Свадебные песни, по своему количеству, занимают между ними первое место.

Свидетельство о свадебных песнях в древности мы находим у Владимира Мономаха, в письме его к Олегу Святославичу, после сражения, в котором убит был сын Мономаха, Изяслав. «Ты должен бы к Богу покаятися, а ко мне грамотку утешительную (написати)… а сноху мою послати ко мне, зане несть в ней ни зла, ни добра, да бых обуим оплакал мужа ея, и оны сватьбы ею, песний место: не видех бо первее радости, ни венчанья ею, за грехи своя».

«Плясание, гудение и плескание», вместо священного обряда, осуждается еще в правиле митрополита Иоанна II.

Древняя русская свадьба есть целая поэма в действии, состоящая из знаменательных обрядов, с присоединением множества разнообразных песен, которые живо представляют величие

древней русской семейной жизни.

Перечислим ее составные части по Сахарову.

Приготовления к свадьбе: благословение жениха; выбор невесты; смотр; нарекание венценосной невесты. — Наряды к свадьбе: тысяцкий и тысяцкого жена, посаженый отец и посаженая мать; дружки; свахи; выдающие молодую; вскрывающий молодую; поезжане; бояре и боярыни сидячие; конюший; ясельничий; свечники; фонарщики; коровайники; мовники; носильщики — с ковром, с подножиями, с скляницею, с платьем к бане, со скамейкою; держащие: осыпало, чару, гребень, сороки соболей; сидельщик на княжьем месте. — Наряды в избе: место чертожное; столы; размещение гостей; осыпало; свечи; фонари; караваи. — Сенник: уборка стен, постеля; кадь; оловяники; оберегатели. — Кушанья: караваи; вина; перепеча; каша; куря. — Сбор в палате: выход жениха; посылка за невестой; выход невесты; посылка от посаженого отца за женихом; чесание головы; опахивание; подарки. — Поезд к венчанию: выход из палаты; аргамак; сани; поезд к церкви; обряды. — Поезд от венчания: шествие в палату: столование; выход в сенник; выдача невесты; кормление; вскрытие невесты. — Второй день свадьбы: мыльня; кормление новобрачных; рассылка каши; поздравления; пирование княжое; зов; дары. — Третий день свадьбы: пирование; награды.

Вот одно старинное описание свадьбы с явными следами язычества: «Се слышим некое небогоугодное дело, наипаче же мерзко и студно, яже творят христиане, от диавола научени суще. — Егда же убо у них брак совершается, и готовлена храмина бывает, жениху с невестою, идеже ложу быти, и постилают под них класы, рекше снопове с зернами… Как приидет жених по невесту, и свахи жениха с невестою вместе за навесом сажают, и с невесту снем шапку на жениха надевают, а мужскую шапку на невесту; и свещами со огнем волхвуют круг главы с четырех стран, и трижды к главе притыкают, и в зеркало смотреть велят. Да у того же жениха те же свахи гребнем голову чешут; да ины вражьи есть затеи: круг стола всем поездом ходят, а как крутят невесту, и покроют ее пеленою, и учнут хмелем осыпати. И как прийдет жених с невестою — и с поездом своим, так бабу поставят на кадь, и облекут на нее шубу выворотя (!)… и станет та баба всех людей хмелем осыпать, и в то время все шапки подставливают. Да от венчания жених приходит с невестою на подклеть, а не за стол, как не во истинных крестьянех ведется, по христианскому обычаю, а не по странному сему деянию. И тамо принесут им курицу жареную, и жених возьмет за ногу, а невеста за другую, и учнут тянути ея разно, и приговаривают скверно, еже несть мочно и писанию вдати. Тако враг научил действовати старых колдунов, баб и мужиков, и жених с невестою, по их научению, и неволею тако творят, и яди той зело ругаютца. Да еще к ним приносят тут же на подклеть каши, и они кашу черпают и за себя мечут. Все тое есть бесовское действо. Да когда жених с невестою пребывают, ино таково скверно и зазорно вельми зрети: понеже странно не токмо рещи, но и помыслити…»

Предложим несколько песен, замечательных, как по древности языка, так и по указаниям на обычаи, на нравственные отношения.

Со веном я хожу, С животом я хожу; Мне куда будет вена положить? Мне куда живота положить? Положу я вьюна, положу живота, Уж я Паве на поволоку, Свет Андреевне на паволоку, Красной девице на правое плечо. Чем мне вена выкупать? Чем живота выкупать? Уж я дам ли, уж дал за вена Три гривны серебряные, и проч.

Ты камочка, камочка моя, Ты камка мелкотравчатая! Не давайся развертываться, Ни по атласу, ни по бархату, Ни по аксамиту на золоте. Как аксамит-то волю взял, Хрущату камку развернул, Все узоры высмотрел, Все круги позолоченные. Ты Машенька Ефимовна, Не давайся насматриваться Ни купцам, ни чернавцам, Ни тому сыну боярскому. Как боярской сын волю взял, Он Машеньку за ручку брал, Он Ефимовну за белую, Он повел за дубовый стол, За скатерти браные, За яства сахарные.

Что Ефимов двор — море, Что Гавриловичев двор — море, Что круты берега — его тесаный терем, Что сильны ветры — его крепки стражи. А у него на море белая рыбица, Машенька Ефимовна. Ловили ловцы, Купцы молодцы; Те ловцы неудальцы: Невода у них не шелковые, Крючья у них не серебряные. Что Ефимов двор — море, Что Гавриловичев двор — море, Что круты берега — его тесаный терем, Что сильны ветры — его крепки стражи, А у него на море белая рыбица, Машенька Ефимовна. Ловили ловцы, Бояре молодцы; Те ловцы все удальцы: Невода у них шелковые, Крючья у них серебряные. Поймали они белую рыбицу, Поймали Марью Ефимовну, Поймавши, за стол сажали Со Петром да Петровичем.