Дротнинг
Шрифт:
Шелест дождя по земляной крыше чуть стих. А следом грянул гром. Гулкий, такой, что даже кровать, на которой лежала Забава, подпрыгнула.
И снова блеснула молния, заливая опочивальню мутно-серым, режущим светом. Через пару мгновений опять ударил гром, сотрясая стены главного дома. И вдогонку ему из окна снова рванулся блекло-серый свет. Тревожно молчавшая Тюра не выдержала и всполошено охнула…
А ребенок все кричал. Его уже положили на постель, обрезали пуповину, обтерли чистым полотном — а он все не умолкал. Время от времени
И от этого всего Забава, успокоившаяся, как только увидела сына — у которого все было, как положено, все как у людей! — встревожилась. Кое-как села, опираясь на подушки, подсунутые под бока и спину. Торопливо попросила Гудню, напрягая горло, нывшее после стонов:
— Дай его мне…
— Сейчас допеленаю, — проворчала Гудню, косясь в сторону окна.
Следом она быстро закрутила пеленку вокруг мелких ножек. И поднесла младенца. Забава, принимая его, испуганно сглотнула. Подумала со страхом, задыхаясь от жалости и любви — крохотный-то какой!
Младенец крикнул еще раз, сердито, недовольно. Дернулся, выпутывая руки из пеленки, и неловко взмахнул кулачками. Забава прижала его к себе, задыхаясь от счастья…
Гром над Йорингардом продолжал греметь. Поблескивали серые молнии, высвечивая синие переливы в тучах.
Харальд устроился у стены главного дома. Сидел прямо на земле, вытянув одну ногу и забросив руку на согнутое колено второй. Иногда менял руку и ногу — а потом снова замирал, глядя на овчарню, стоявшую напротив.
Он сидел там до самого вечера. После обеда полил дождь, и Харальд, развалясь под стеной, то и дело утирал воду, текущую по лицу. Под мокрой одеждой ползли частые струйки…
Но Харальду было все равно. Глаза не заливает — и ладно.
Рядом мокро поблескивала рукоять секиры, прислоненной к срубу. Над головой нависали распахнутые ставни окна. А за окном, в опочивальне, рожала Сванхильд.
После обеда она начала стонать. Но Харальд сидел, не меняясь в лице. Только екало что-то в груди, челюсти сводило, и змей над плечом зло поддергивался каждый раз, когда раздавался стон. В уме текли недобрые мысли — значит, пожелания бесполезны, если речь идет о Рагнареке. Сванхильд рожает, как обычная баба.
А ближе к закату из окна наконец донесся крик младенца. И Харальд еще успел ощутить, как на лицо вылезает неуверенная, какая-то перекошенная улыбка — лицо за день успело онеметь…
Но следом небо распорола серая молния. Щедро окрасила в серое дома Йорингарда, крепостную стену и даже далекие утесы за ней — разом превратив все в равнину из пепла. На сумрачном небе проступили синие пятна, дождь притих. Грохотнул гром, заставив землю содрогнуться.
Сосунок за окном все ревел, и серая молния ударила снова. Долгими раскатами землю сотряс гром.
Гроза продолжалась.
— Привет, сын, — спокойно сказал вдруг кто-то, в перерыве между грохочущими раскатами.
И Харальд
Слева от него, в четырех шагах, стоял Ёрмунгард, появившийся словно из ниоткуда. Поблескивала серая кожа, заметно посветлевшая за последние два месяца. Но шея по-прежнему походила на корабельный нос. Спускалась от ушей к плечам ровно, покато. Тело до пояса прикрывали штаны.
— Напрасно пришел, — тихо проговорил Харальд.
И встал. Не удержался, заглянул в окно — хоть Сванхильд и просила не смотреть на нее сразу после родов. Чего-то стеснялась. Но как утерпеть…
Она уже сидела на постели. Сверкнула синими глазищами, держа на руках тряпицу, из которой высовывалась головка младенца — крохотная, в белом пушке. Рядом хлопотали бабы, готовясь сменить постель и обтереть роженицу водой с душистым маслом…
— Ставни закройте! — громко велел Харальд.
А затем шагнул к Ёрмунгарду, стоявшему возле стены. Сказал тихо, как только за спиной стукнули дощатые ставни:
— Неизвестно, как все могло обернуться. Пересидел бы лучше у себя…
Над головой снова блеснула молния — и внезапно снова хлынул дождь. Ёрмунгард дождался, когда гром затихнет, потом прошипел:
— Ничего… оттого, что спряли нормы, все равно не уйти… долгих лет твоему щенку. Добрых битв, удачи в делах и в бою. И баб пожарче. Как назовешь?
— Я пока еще думаю, — буркнул Харальд.
Снова грохотнул гром. И сразу после него Ёрмунгард скрипуче попросил:
— Назови сына Уннаром. Почти свою мать.
Харальд промолчал. Потом вдруг спросил:
— Ты ничего не чувствуешь? Не колет, воздух дымкой не плывет?
— Нет, — приглушенно пробурчал Ёрмунгард. — А с тобой, как я понимаю, уже что-то случилось? Осторожней, Харальд. Пока твой сын лежал в животе матери, его даром владела она. Но теперь щенок дышит воздухом этого мира… и гроза эта колдовская не спроста…
Ёрмунгард смолк, переждал удар грома, продолжил:
— Похоже, дар твоего сына перешел Мидгарду. Сам щенок им не владеет… лишь несет в себе. Но Мидгард разумом не наделен. Может и тебя задеть. Если сделаешь что-то не то… не так…
Харальд кивнул. Подумал — выходит, теперь сила Рагнарека будет пробуждаться уже не для защиты Сванхильд. А для защиты Мидгарда. И снова дар сына ему не принадлежит.
Но может, у щенка еще что-то прорежется? Он славно начал жизнь, еще до рождения..
— Странно быть просто йотуном, — прошипел стоявший рядом Ёрмунгард, обрывая мысли Харальда. — Видеть, а не чуять… хорошо хоть плавать могу. Пойду, пока меня не увидели твои людишки. И пока я их не увидел… держи своего змея в узде, сын. Или приходи ко мне, я его сдеру.
Харальд, криво усмехнувшись, кивнул. Ёрмунгард уже развернулся. Шагнул вдоль стены главного дом, уходя к морю.
— Я назову своего сына Ормом, — внезапно бросил Харальд, глядя отцу в спину. — Будет Орм (Змей) Харальдсон. В честь деда, по нашему обычаю.