Дротнинг
Шрифт:
— Это только тело. Я его ценю, потому что в нем живешь ты. Но тебя я ценю не за тело, Сванхильд. А за другое. За то, как ты смотришь. За то, что говоришь. Даже за глупую доброту, не знающую берегов — хотя надо бы знать. За ум без хитрости, за смелость без выгоды. Тебе ни к чему не бояться юных девок…
— Я не боюсь, — негромко возразила Сванхильд. — Уже нет. Хоть и помню слова Сигюн. Но я сама к тебе вернулась, и никому тебя не уступлю. Никаким девкам, Харальд. Это тоже бой. В следующий раз я не сбегу.
Харальд чуть не
Без моей помощи ты этот бой проиграешь за пару дней, пролетело у него в уме. Впрочем, хватит ей драться…
— Дослушай сначала, — уронил Харальд, нависая над Сванхильд. — До рождения сына у нас есть время. Мне нужно лишь посмотреть на тебя и пожелать. И я это сделаю, Сванхильд. Ты проживешь столько же, сколько отпущено мне самому от рожденья. Без морщин, без седины, со всеми зубами. Вот и все. Так что можешь забыть о подрастающих Труди. Кстати, ты мне до сих пор не ответила. Так ты пойдешь за меня замуж?
Сванхильд снова открыла рот, хотела что-то сказать — но Харальд быстро добавил:
— Только спать мы все равно будем вместе. До конца твоего срока, на тот случай, если Локи опять пришлет за тобой кого-нибудь. И днем придется ходить рука об руку…
— Лучше плечом к плечу, — пробормотала Сванхильд.
Харальд с ухмылкой придавил ладонью одну из ее грудей.
— Опять беспокоишься, что обо мне скажут мои люди, дротнинг? Упсала взята, а удачливому прощают многое. И змея над плечом, и бабу, что ходит за ним по пятам. Может, я даже прикую тебя к себе цепью. Но золотой, все-таки жена конунга. Тебе браслет на руку или на ногу?
Сванхильд улыбнулась — как-то измученно, с дрожью. Следом выпалила, поглядывая на него из-под ресниц:
— Я буду твоей женой. И прости. Я по себе твою беду мерила, не знала…
Харальд, не дав договорить, накрыл ее губы ртом. Почуял в поцелуе солоноватый привкус слез — и обхватил легкое тело, округлившееся в поясе. Следом выпрямился, не выпуская Сванхильд из объятий. Заявил, оторвавшись от ее губ:
— Все прошло, Сванхильд. К тому же твое упрямство нам помогло. Локи мог выбрать другое время, чтобы похитить тебя, мог придумать что-то похитрей, чем Сигюн с сетью. Но ты сбежала, и он не устоял… решил этим попользоваться. Твоя простота опасней коварства, я это запомню. Но мы теперь предупреждены, и ты ко мне вернулась сама. Мне не за что тебя прощать.
Сванхильд, жмурясь как котенок, задумчиво кивнула. Затем просунула руку между их телами и погладила его шрам. Осторожно, медленно.
— Ниже, — хрипловато пробормотал Харальд, уже начиная понемногу задыхаться.
И сам вжался животом в ее ладонь.
Сванхильд замерла. Потом, не открывая глаз, потянулась ниже. Дрогнули мягкие губы, расходясь в чуть лукавой улыбке…
Но Харальд эту улыбку стер, раздвинув ей губы поцелуем.
ЭПИЛОГ
Дождливым
— Что, пора?
Но ответа он дожидаться не стал. Сразу подхватил ее на руки, понес в опочивальню. И мужикам во дворе крикнул, чтобы бежали за Гудню и Тюрой.
Дверь в их покои Харальд отворил пинком. Уложил Забаву на кровать, придвинутую к окну. Сам застыл рядом, так и не разогнувшись. Поднял приспущенные веки, уставился ей в лицо — теперь белое от боли, с туго сжатыми губами. Велел глуховато:
— Выживи, Сванхильд… Забава. И пусть боль у тебя будет не сильней комариного укуса.
Под потолком опочивальни вслед его словам зашепталось эхо. А затем воздух вокруг Харальда обернулся вдруг серой дымкой. Полупрозрачные струи щупальцами потекли по телу…
Харальд стремительно отступил от кровати, утаскивая за собой ленты серого тумана. Но в следующий миг дымка пропала, точно и не было ее.
— Хватит, — часто выдыхая, пробормотала Забава. — Сын идет. Ты уже обложил меня своими пожеланиями, как подушками… все нажелал, ни о чем не забыл. Нельзя тебе больше так смотреть, вот так приказывать… ступай!
Она говорила бессвязно, потому что низ живота опять придавило ноющей болью. И слова ее были неласковы, и Забаве было за это стыдно. Но ничего поделать с собой она не могла.
— Сначала дождусь баб, — негромко и коротко ответил Харальд.
Забава лихорадочно кивнула. Потом, когда боль наконец отступила, перевела дыхание. Тут же приподнялась на постели, собравшись достать из сундука все заготовленное для родов…
Но Харальд снова шагнул к кровати. Приказал ровным тоном:
— Ложись. Если что-то нужно, скажи мне. Или дождись Гудню с Тюрой.
Лицо у него было каменно-спокойным, и смотрел Харальд поверх ее головы. Но встал вплотную к кровати, так, что она уже не могла подняться.
Забава сердито выдохнула и снова откинулась на подушку. А через пару мгновений в опочивальню влетели Гудню с Тюрой.
— Доброго дня, — бросил им Харальд. — Помните, о чем я предупреждал. Держите ставни открытыми.
Бабы дружно кивнули, а он вытащил из-за пояса секиру. Наступил на спинку кровати, потянулся к окну, распахнул пошире приоткрытые ставни — и змеей выбрался наружу.
В тот день до самого вечера Забава промаялась схватками. Почти не кричала, потому что видела в своей жизни боль и пострашней.
Только после обеда она начала стонать.
А когда младенец наконец завопил, повиснув на руках Гудню, в приоткрытом окне сверкнула молния. Странная, серая, точно запыленная — но ослепившая баб в опочивальне куда сильней, чем привычные серебряно-белые молнии. По вечернему небу тут же потекли сапфировые переливы. Застыли, загустев поверх туч ядовито-синими лужами…