Дроздово поле, или Ваня Житный на войне
Шрифт:
Парень шел решительной походкой, вовсю размахивая свободной рукой. Оказавшись на середине моста, он повернулся лицом к реке, транспарант на несколько мгновений оказался повернут к этому берегу — и Ваня прочел кроваво-красную надпись на английском: «Не бомбить! На мосту люди!» Затем парень обратил предупреждающую надпись к небу: транспарант он положил на голову, а палку придерживал вытянутой рукой.
— Во дурак! — воскликнула Росица Брегович. — Разве они разглядят сверху… — и последнюю фразу повторила криком. Парень не среагировал — он стоял под плакатом, как под зонтиком, устремив
— Во дурак! Разве это их остановит — даже если они и разглядят сверху! — воскликнул Шишок, передразнивая демократку, и двинулся по мосту: знать, затем, чтоб сказать парню в лицо все, что он о нем думает. Ваня Житный тут же тронулся следом, домовик попытался его остановить, но мальчик сказал: хватит с меня вчерашнего ожидания, уж лучше вместе, и не спорь, забыл, де, кто из нас хозяин?! Постень внимательно, снизу вверх поглядел на Ваню, хмыкнул, но ничего не сказал.
И вдруг вой раздался — знать, уж бомбу пустили, что ли?! Тут Златыгорка вновь решила показать всем, кто еще не видел, свои самовильские крылышки — и стрелой пролетела мимо двух пешеходов, на лету бросив им: бегом назад… Что Ваня с Шишком и сделали. Посестрима же схватила паренька, который так и не выпустил из рук свой дурацкий транспарант на ножке, поперек тулова и метнулась с брыкающейся ношей к своему берегу.
Ваня Житный у обрыва лежал, земелькой его присыпало, встал, отряхнулся и видит: Шишок беззвучно кривляется, вылитый Чарли Чаплин из немого кино, только, конечно, без усиков и трости, ну и вместо котелка — красный берет. Ване хотелось засмеяться, но голова сильно болела. Тут домовик замахнулся — и мальчик отпрянул.
— Щас как дам в ухо! — включился у Шишка звук. — Ты оглох?!
— Конечно, оглох! Не видишь, что ли — ничего не слышу! — осердился Ваня.
— Я спрашиваю: ты в порядке?
— Теперь, кажется, да, — проворчал мальчик.
Златыгорка с пареньком оказались позади всех: знать, все ж таки успела самовила утащить человека с моста.
А моста-то и не было. Подползли к краю: арки-опоры не выдержали неожиданного удара — и развалился виадук на камешки, один из которых прилетел прямо Шишку в руки, хорошо, что не в голову! Знать, строился мосточек в стародавние времена, когда никаких бомбовых ударов не предполагалось. Историк, наверно, мог бы многое рассказать про старые мосты, да где он теперь — Боян Югович, давно выросли из него красные косовские божуры…
А спасенный парень орал, как резаный: проклятые дельтапланеристы, зачем, дескать, вы меня оттуда унесли, кто вас просил?! Стоял, де, человек на мосту, никому не мешал — и вот опять я на берегу, ну, что мне теперь делать?!
Парень явно не собирался благодарить своих спасителей. И Шишок кивнул Златыгорке, мол, там остатки опор-то торчат из водоворотов, так, дескать, может снести его туда, нехай сидит на камне, как русалка, в водотечину свои нюни проливат?!
Посестрима показала кисть правой руки, дескать, он меня даже укусил — так не хотел с моста уходить! Постень схлопал себя по бокам, бормоча: «Надеюсь, он не бешеный?» — и к парню повернулся: — Вот ты кусаешься — а прививки у тебя все сделаны? Нет? Нас, мол, даже собаки не кусают, а ты, как шавка, на
Паренек попятился, а домовик наступал на него: дескать, чего ты, как баба, викаешь, если сжизнью решил счеты свести?! Зачем плакаты дурацкие пишешь?! Если не хотел умирать — чего тогда выступаешь?! Спасибо бы сказал — мы, де, из-за тебя, дурака, рисковали: нам-то свои жизни дороги, а уж Златыгоркина, — ее ты в руку тяпнул, — тем более… Таких, как ты, мол, несколько миллиардов, а она такая — одна… Вторую вот ищем, никак не найдем!
— Как звать-то тебя?! — закончил свое наступление на парня домовик.
— Балдо… — ответил парень и попятился от края обрыва, куда загнал его Шишок.
— Ка-ак?! — мальчик и домовой переглянулись.
— Балдо Тврко, — твердо ответил парень. И Ваня Житный с Шишком, как ни пытались, не смогли удержаться от смеха: вот это имечко!
Но тут вмешалась Росица Брегович, дескать, не вижу ничего смешного: вы, мол, конечно, помните, как звали любимого сына Одина… На лице лешака, глодавшего сухую веточку, отпечаталось такое изумление, что Ваня прыснул, хотя и сам не помнил, вернее, не знал, как звали любимого сына Одина… А девочка продолжала: дескать, его звали Бальдр, однажды ему стали сниться страшные сны о смерти, и его мать взяла клятву со всех существ и вещей, что те не причинят ему вреда, не взяла только клятвы с побега омелы, и вот злой Локки подсунул прут из омелы слепому богу Хёду и тот убил Бальдра — сны оказались пророческими…
— Мне тоже снятся страшные сны, — сказал Балдо, с интересом поглядывая на Росицу.
А Березай внимательно осмотрел ветку которую жевал — не омела ли это…
— И к чему ты это плела?! — удивился Шишок.
— А к тому — отвечала девочка, — что имя Балдо от Бальдра и происходит, так я думаю…
— Ах, ты так думаешь… — проворчал домовик.
— А у Пушкина есть сказка «О попе и работнике его Балде», там Балда жадного попа наказывает: от трех щелчков в лоб поп и языка лишился, и ум у него вышибло, — проявил эрудицию Ваня Житный.
— Прочитаешь мне эту сказку? — дернула мальчика за рукав Яна Божич, и Ваня кивнул.
— Вот-вот, — обрадовалась Росица. — Это богатырское, божественное имя, а вовсе не смешное!
Тут Балдо Тврко с еще большим интересом поглядел на Росицу Брегович и даже попытался задать ей традиционный вопрос, дескать, а что ты делаешь сегодня вечером?.. Но на «что ты…» поперхнулся и замолчал — лицо его помрачнело.
— Явилась — не запылилась! — пробормотал Балдо, взглянув на противоположный берег, и спрятался за спину могучей Златыгорки.
И все посмотрели туда, куда таращился парень. Трудно было разглядеть на том берегу, в толпе интересантов отдельную девушку, но Балдо Тврко разглядел. Впрочем, девушка выделялась из толпы хаотичными движениями: она махала руками, подпрыгивала, силясь что-то разглядеть, и даже пыталась соскользнуть с обрыва вниз, но ее удержали. Шишок с Ваней отлично все это увидели в бинокль Серафима Петровича.
И вот с того берега донесся приглушенный крик девушки, она звала Балдо, но от имени осталась одна нотка «до», остальное ветер унес: до-о-о-о…