Друг на все времена
Шрифт:
Вот и получается, что приветливость, как, скажем, то же доверие,– невод для «выуживания ценностей» из чужой души. Доверие как бы заставляет того, к кому его относят, быть порядочным; приветливость побуждает его вести себя с достоинством.
Высокую мудрость проявили наши отдаленнейшие предки, создавшие обычаи гостеприимства почти восемь тысяч лет назад! Вот когда поняли цену приветливости!
Остановимся на пресловутой неискренности вежливых обращений.
Широко распространено мнение, что приветливость вежливых людей чуть ли не всегда принципиально покоится на лжи.
Положим: я приветствую кого-то мне противного, говорю
Что сказать на это? Вроде бы и впрямь выходит, приветливость – ложь. Благородная, но ложь.
А копнуть поглубже – лживого здесь нет и в помине.
Разве, когда мы говорим «здравствуйте», мы вкладываем в слово смысл: «Я требую, чтобы все твои болезни – грипп, кашель, насморк, перебои в сердце и тому подобное, немедленно испарились»? Да ничуть, конечно, не бывало. Даже встречая задушевного своего друга, мы, произнося приветствие, подразумеваем только – скромно и доброжелательно: «это я» [57] .
57
Как «спасибо» давным-давно звучит «благодарю», а не «спаси бог». Или как, допустим, английское слово «утро» (morning), сказанное знакомому при встрече, значит даже не «доброе утро» (good morning), а опять же как по-русски «здравствуйте», то есть «это я».
Кажется, в одном-единственном случае оно становится чуть красноречивее: когда приветливо и первым здоровается сильный или старший в чем-то человек (а старший – возрастом или положением – человек, если он культурный, часто здоровается первым). В таком случае к основному смыслу «это я» как бы добавляется: «только ты меня не бойся, я не тигр, а ты не антилопа».
О какой же лжи может идти речь, когда оба одинаково понимают, что говорит другой? И когда вдобавок каждый знает, что другой понял точно взаимное приветствие.
Лгать, конечно, лгут порою (пример с фотокружком), но не потому, что вежливы, а потому, что недостаточно воспитаны.
Обратимся к следующему свойству воспитанности: к уважительному обращению с людьми. В чем оно заключается?
Конечно, не в выспренних выражениях, не в неестественных словах любезности.
Никто, например, сегодня не потребует (и было бы смешно), чтобы люди вдруг начали разговаривать с изысканностью, принятой когда-то на Востоке. Как именно, можно судить хотя бы по бланку в старинной пекинской газете «Цзин-Пао», служащему для возвращения авторам непринятых рукописей. Содержание бланка таково:
«Преславный брат Солнца и Луны!
Раб твой распростерт у твоих ног. Я целую землю перед тобой и молю разрешить мне говорить и жить. Твоя уважаемая рукопись удостоила нас своего просвещенного лицезрения, и мы с восторгом прочли ее. Клянусь останками моих предков, что я никогда не читал ничего столь возвышенного. Со страхом и трепетом отсылаю ее назад. Если б я дерзнул напечатать это сокровище, то президент повелел бы, чтобы оно служило образцом и чтобы я никогда не смел печатать ничего, что было бы ниже его. При моей литературной опытности я знаю, что такие перлы попадают раз в десять тысяч лет, и потому я возвращаю его тебе. Молю тебя: прости меня. Склоняюсь
Слуга твоего слуги, редактор (подпись)».
В таком духе в наши дни, вероятно, не объясняются и на Востоке.
А как обращаться друг к другу нам?
Чрезвычайно просто: надо в основном почаще вспоминать такие выражения, как «будьте добры», «очень вас прошу», «пожалуйста», «спасибо», «благодарю вас», «вы так любезны» и т. п.
Большую роль для выражения уважительности к людям играет интонация. Интонация голоса, с которой один человек разговаривает с другим.
«Есть пятьдесят способов сказать «да» и пятьсот способов сказать «нет», и только один способ это написать»,– остроумно заметил английский драматург Бернард Шоу.
Разреши представить тебе крупного специалиста в области интонации – того самого артиста и режиссера, Николая Павловича Акимова, которого мы уже вспоминали.
Вот что он как-то высказал по этому поводу в одной из своих статей (пересказываю с маленькими сокращениями):
До сознания большинства людей уже дошло, что чрезмерное повышение голоса может считаться обидным: «А вы на меня не кричите!» Тут уже нет претензий к тексту, а только к силе звука. Но обидеть можно, оказывается, и произнося вполне приличный текст, не повышая голоса. Таковы неограниченные возможности подтекста и вытекающая из этих возможностей ответственность.
Представьте себе самый обычный случай: вы в чужом городе, ищете нужную вам улицу, встречаете прохожего.
Вы. Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Горького?
Прохожий (останавливается, улыбается). О! Это совсем недалеко. Все прямо, потом первая направо. Там на углу сквер, вы сразу увидите!
Вы. Спасибо.
Прохожий. Не стоит. (Еще раз улыбается и удаляется.)
В этой несложной сцене содержится очень много существенного. На ваш отклик прохожий остановился и обратил к вам приветливый, вопрошающий взгляд. Вам уже приятно, что незнакомый смотрит на вас с симпатией. Он рад вам сообщить, что это недалеко. Он сообщает вам дополнительную примету, которая облегчит вам находку нужной улицы. Он подчеркнул, что его не стоит благодарить, и вы расстаетесь с ним, не только узнав, куда вам надо идти, но и с общим приятным впечатлением от этой случайной встречи с человеком, которого, вы, вероятно, никогда больше не встретите.
Но возьмем другой вариант этой сцены.
Вы. Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Горького?
Прохожий (не останавливаясь, через плечо). Чего?
Вы (смущенно). Простите, я спросил, как пройти на улицу Горького?
Прохожий (совсем отвернувшись). Первая направо. (Ушел.)
Практически вы, конечно, узнали дорогу, но вы остались с ощущением, что почему-то внушили неприязнь этому человеку, что он не одобряет ваше желание пойти на улицу Горького, что вы вообще вызываете у встречных отвращение и что спрашивать дорогу у таких занятых людей – неделикатно.