Друг сына
Шрифт:
– Не знаю, Вер… – вздыхаю я, – ну вот переклинивает, веришь? Ну сама же все понимаешь… Твой-то Виталик – тот еще абьюзер…
– Ну так потому и пошел лесом в итоге, – перебивает мена подруга.
– А сколько ты выла в подушку по ночам?
Вера молчит. Сказать нечего, потому что. И не соврешь никак, ведь я – как раз та самая подушка, в которую она выла на протяжении полугода, пока с кровью и мясом отдирала от себя тварь, так ловко присевшую ей на хребет.
– И что, ты опыт перенимаешь, что ли? – вздыхает она, меняя тональность разговора.
Вот за что
– Нет, не волнуйся, – отвечаю я, – больше такого не повторится…
– Я это уже слышала… – скептически посматривает на меня Вера и, за невозможностью покурить, закидывает в рот карамельку, ворча досадливо, – вот так и толстеют люди… От нервов.
Хотя, это профанация, конечно.
Учитывая, что в Вере восемьдесят кило чистого веса при росте сто восемьдесят сантиметров, вопрос калорий перед ней не стоит. Да и не стоял никогда, если честно, потому что излишки веса грамотно распределяются в самых правильных местах, настолько правильных, что лишь завидовать остается такой генетике.
Кошусь на впечатляющие верхние сто десять подруги, обтянутые тонкой майкой:
– Замолчи, а, – фыркаю, – калорийная ты моя.
– Это ты молчи, глиста в скафандре, – ржет Вера, с огромным удовольствием припоминая мне старое школьное прозвище, и я не могу сдержать широченную улыбку.
И чувствую, как отпускает меня напряг сегодняшнего дня, нервозность, начавшаяся прямо с утра, когда проснулась в одной кровати с Матвеем.
Опять.
В третий раз за последние два месяца.
И это, на минуточку, после торжественно данного самой себе в присутствии Веры слова “не иметь больше дела с этим малолеткой”.
Понятно, что настроение с утра было отвратным, Матвей, определив по моему злому взгляду, что утренних радостей в виде быстрого секса не дождется, как, собственно, и разговора по душам, шустро слинял с так легко занятого вчера плацдарма, обещав вечером набрать.
Я только злобно хлопнула дверью, выдохнула, глянула на себя в зеркало в прихожей, с досадой потерла привычный, не сходящий синяк на шее, который этот засранец регулярно обновлял, покусала натертые за ночь губы и, морщась, побрела в ванную. Смывать с кожи запах Матвея и собираться на работу.
У меня сегодня была плотная запись до самого вечера, и никакое состояние нестояния не могло служить оправдательным приговором, если вдруг решу все отменить.
Боже, как я иногда завидовала людям, работающим на дядю, в обычном стабильном графике, с выходными, праздниками, отпусками, как у всех! И больничными! Больничными!
Это же сколько счастья: просто позвонить на работу, сказать, что ты заболела, и тупо проваляться дома весь день! И даже не один день, если вызвать врача и найти у себя температуру, например… Нет, часто так поступать, наверняка, нельзя, хотя есть умельцы. Но иногда-то, иногда…
Правда, приступы зависти заканчивались быстро. Стоило вспомнить расчетку на своем прежнем месте работы. Я трудилась медсестрой, сразу после училища, целых
Ох, какое времечко было…
Димке тогда только-только полтора годика исполнилось, я его в сад с трудом запихала, вышла на подработку в поликлиннику. Параллельно училась в медколледже.
Димка все время болел, цеплял все болячки, какие только можно собрать в саду, я постоянно была с ним на больничном, естественно, получала копейки, которых даже на коммуналку не хватало. А еще же надо было на что-то жить… Мой муж, Валерка, таксовал на отцовской тачке, но его денег нам хватало лишь на еду. И то не всегда.
Бывало так, что мы с ним вечером делили одну сосиску на двоих. Ну и вкус роллтона я теперь буду всю жизнь помнить.
В той жути мне очень помогала Вера, регулярно притаскивавшая сумки с продуктами. Денег, правда, категорически не занимала, но это лишь потому, что знала: Валерка все вытаскает на пиво и игры. И продукты приносила самые простые, полезные для ребенка в первую очередь. А мне она со всей своей привычной прямотой заявляла, что кормить будет крестника, а взрослого дармоеда путь его мамочка кормит.
Валерка Веру терпеть не мог, но и выгнать не решался, все же квартира, в которой мы жили, принадлежала мне.
Да и дружили мы с Верой с первого класса, она всегда была такой, прямолинейной, грубоватой, бьющей словом сразу наотмашь.
И очень верной подругой.
Когда Валерка свалил, не выдержав испытания бытом, безденежьем, постоянно болеющим сыном и прочими прелестями семейной жизни, она ни разу не сказала: “Я тебя предупреждала”. Хотя предупреждала…
В тот день она, выслушав мой вой по телефону, отпросилась с работы, притащила в очередной раз продукты… И бутылку вина, которую мы и выпили, празднуя окончание моего неудачного брака и неудачной первой любви.
– Ты, на самом деле, счастливая, Мирка, – сказала мне подруга, когда мы вышли на балкон покурить. Она тогда еще курила. – У тебя мелкий есть. Это же такое счастье. За одно это твоему придурку надо спасибо говорить. А еще за то, что мелкий на тебя похож, а не на него.
На этот счет я имела свое мнение, а еще глаза тоже имела. И они говорили, что Димка – вылитый папаша. И вырастет, наверняка, в такого же обаятельного засранца, с лукавой улыбкой и сшибающей с ног харизмой, девчонкам на беду… Но в тот момент поправлять подругу не стала. Кивнула только, соглашаясь. Димка – это радость моя. Невозможно представить, что его могло бы не быть.
Я повернулась, посмотрела через балконную дверь на кроватку, в которой спал сын, не заметивший, что отца больше нет в нашей квартире, и не знающий еще, что теперь папу он будет видеть два раза в год, когда на Валерку начнет нападать экзистенциальная тоска по сыну.
Верка отследила мой взгляд, вздохнула.
– Счастье, Мир. Ради этого надо упереться и выгребать, поняла?
Я кивнула.
Прикинула, сколько денег осталось до аванса, прикусила губу.
– Я тебе займу, – правильно поняла мою мимику Вера, – а еще вот, смотри.