Другая другая Россия
Шрифт:
— Ха-ха-ха! — хохочут женщины, толкая ее локтями. — У нее маленький ребенок, и она второго хочет.
— Да, мы второго планируем, — ее щеки розовеют.
— А ну, про меня че скажешь? — обращается ко мне Галина Сергеевна, и мы с ней обмениваемся серьезными взглядами.
— А вы не так открыты, — без смеха говорю я. — Смотрите, вы сильно давите на края пельменя. У вас дырочки-то практически нет — она короткая и залепленная. Вас, наверное, кто-то когда-то обидел…
— А про себя че скажешь? — спрашивает она.
Я беру свой
— Недобрая, да? — спрашивает Галина.
— Ну, вы добрее меня, — смеюсь я.
— Ой, а ведь и я недобрая, — качает головой Галина Сергеевна.
Женщины снова хохочут.
— Та-а-ак! — раздается над моим ухом, и пельмень подскакивает у меня в пальцах. Поворачиваю голову и утыкаюсь взглядом в необъятную грудь Татьяны Николаевны. Она, сопя, смотрит в мой лоток. Там пельменей меньше, чем у остальных. — Ты мне тут не языком, а руками работай! — гаркает она. — Разболталась! Работай!
Татьяна Николаевна выходит в коридор, и оттуда раздаются ее раскатистые гарканья.
— Не обращай внимания, — толкает меня локтем Галина Сергеевна. — Она у нас справедливая. У нас коллектив-то неплохой в принципе. А тех, кто нехорошие, мы сразу под себя перестраиваем.
— А нехорошие — это какие?
— Те, которые курят. У них коэффициент участия в труде меньше. И зарплата, значит, меньше должна быть. Это несправедливо, что ты ходишь покурить, а мы за тебя работу делаем.
— А если я просто медленней работаю?
— А скорость с опытом приходит. Мы тебя всему научим. Ну а че… — она наклоняется к моему лотку. — Добротные у тебя такие пельмени получились. Хорошие… А металлург у нас ой пельмени как любит…
— А что он еще любит?
— Трубочки заварные любит.
— Обедать! Девочки, обедать! — зовет Ирина Владимировна из коридора.
Обеденный зал — просторное помещение с блестящими столиками и стульями. Широкие окна, завешенные тускло-белым тюлем, пропускают свет индустриального полдня, который, лишь преломившись у ярко-оранжевой стены, веселеет и бликует на огромных кастрюлях и лотках, стоящих на длинной конвейерной стойке. На тюлевых занавесках сидят большие бабочки с крылышками из цветного капрона.
— Девочки, вы сегодня такие красивые, как Белоснежки, — говорит женщина, разливающая по тарелкам суп.
Поставив на поднос тарелку гречки, капустный салат и два компота, сажусь за один столик с Галиной Сергеевной и Аленой. В противоположном конце зала, где на стене фотообои, изображающие металлургический комбинат, обедает Татьяна Николаевна.
— Ты работать у нас будешь? — шепотом спрашивает Галина Сергеевна, я утвердительно киваю головой. — Да ладно! — говорит она. — Зачем это тебе?
— А что, я не похожа на человека, который хочет работать? — с упреком спрашиваю я, ставя на поднос пустые стаканы.
— Тебе честно сказать? — усмехается Галина Сергеевна. — Ну, не очень…
«Надо придумать легенду», — решаю я про себя.
День второй
— Марин, иди-ка сюда, — зовет меня женщина с золотистыми волосами, зелеными глазами и румянцем во всю щеку. — Смотри, я Ольга. А вот это две Натальи, — она показывает на женщину, раскатывающую тесто за столом напротив, и на женщину с пятнышком на губе. Из Ольгиной улыбки показываются два золотых клычка. — А у тебя животные дома есть?
— Да… Две кошки.
— Ты наш человек! У нас тоже по две кошки!
— А как ты в Тагиле оказалась?
— Ну, я развелась с мужем… — начинаю я сочинять легенду. — У меня была депрессия. И я решила уехать куда глаза глядят. В общем, он меня бросил.
— Он тебя не бросил, — ко мне подходит Наталья с пятнышком. Трогает за руку. Смотрит на меня грустными темными глазами, под которыми залегли фиолетовые круги. — Слышишь меня? Тебя никто не бросал. Вы просто расстались.
Мы набираем муку в тазики, взвешиваем ее. Я глубоко погружаю руки в муку, она мягкая и глубокая, как сладость кондитеров. И погружаться в нее приятно. Но у любой миски, даже такой большой, есть дно.
— Что-то кривенькие они у тебя получаются! — раскатывается надо мной уже знакомый голос, и я, вздрогнув, роняю полоску теста. Ольга, быстро наклонившись, хватает ее с пола и кладет на стол.
— Ольга… — заходится Татьяна Николаевна, ее грудь отплывает назад. — Ты что, совсем обалдела?! Ладно бы не при мне… Ты с ума сошла — тесто с пола на стол класть? Екатерина Григорьевна! Лишить ее премии!
Ольга прячет золотые клычки. Продолжает молча резать полоски.
— Это что?! — грохочет надо мной Татьяна Николаевна. — Что ты накрутила?!
— Это ж ее первая, — Наталья с пятнышком делает шаг ко мне, как будто защищая собой.
— Наверное, сталевару все равно, какую трубочку есть — кривую или ровную, — говорю я.
— Ах-х-х… — Татьяна Николаевна так быстро подносит пухлую руку к груди, как будто я воткнула в нее металлическую трубочку. — Что ты сказала? Ты сама понимаешь, что ты сказала? — она хватает ртом воздух. — Екатерина Григорьевна! — орет она. — Пусть накатает булки с маком, восемьдесят пять штук!