Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары

Шепелев Алексей А.

"Вот дурак! Если случайно рванет, то агитировать тут будет уже некого", — тоскливо подумал Сашка. Словно прочитав его мысли, кто-то из деповских шарахнулся в сторону.

— Брось, не шути, Паша. Смотри, народу сколько! — поднялся из-за стола «товарищ» в кожаной куртке.

— Да не трусьте, братишки. Не заряженные, — широко улыбнулся матрос.

Все засмеялись.

Вот всё у них, красных, не настоящее. Сначала посмотришь, послушаешь — такие они честные и хорошие, что прямо лучше не придумаешь. А как до дела

доходит, так и выясняется, что все красивые слова — ложь. Интересно, а моряк этот — действительно моряк, или ряженый, плавал только поперек борща на ложке?

— Ну, ты даешь, Паша, — укоризненно покачал головой кожаный «товарищ», снова опускаясь на стул.

— А чего я даю? Я конкретно говорю! Отдай власть белопогонникам, а сам потом без штанов ходи? Не выйдет этот номер! Нипочем не отдадим власть!

— Ясно, не отдадим, — прогудел от окна кудлатый молодой деповец. — Пусть с меня родная кровь брызнет, не отдадим.

— Пресвятая Матерь Божья, за что кровь льется? — ахнула где-то справа баба.

В агитпункте снова расхохотались.

— Эх, тетка, темнота ты, темнота… Вот слушай!

Подмигнув залу, матрос Паша вдруг громко начал читать стихи:

Чтоб надуть «деревню-дуру», Баре действуют хитро: Генерал-майора Шкуру Перекрасили в Шкуро. Шкура — важная фигура!.. С мужика семь шкур содрал, Ай да Шкура, Шкура, Шкура, Шкура — царский генерал.

Сашка до боли закусил губу. А матрос продолжал читать:

Стали «шкурники» порядки На деревне заводить: Кто оставлен без лошадки, Кто в наряды стал ходить. Стали все глядеть понуро, Чтобы черт тебя побрал, Пес поганый, волчья шкура, Шкура — царский генерал!

Собравшиеся в агитпункте стихам смеялись и хлопали.

— От, молодец Пашка! — восхищенно воскликнул другой матрос в лихо заломленной на затылок бескозырке. — Давай, крой по-нашему, по-морскому…

— Темнота, — снисходительно объяснил довольный произведенным эффектом Паша. — Это ж не я придумал. Это сам товарищ Демьян Бедный! Понимать надо!

Сашка повернулся и

вышел из комнаты. Ему хотелось то сказать этим комиссарам и красноармейцам всё, что он о них думал, то бежать куда-нибудь подальше, но он не позволил себе ни того, ни другого. Надо было ещё попробовать посмотреть, что там, на путях — вдруг бронепоезд.

Окружавшие город стены, сложенные из крупных камней серого цвета, на глаз в высоту достигали трех саженей. Башен в южной стене Плескова было всего три: две круглых — на углах и одна, большая, прямоугольная — надвратная. Несмотря на ранний час, у ворот бурлила жизнь: стражники в кожаных куртках и похожих на наперстки блестящих медных шлемах, обследовали груженую мешками телегу какого-то поселянина.

— Чего они ищут? — поинтересовался мальчишка у Йеми.

— Да ничего не ищут. Проверяют, тот ли товар в телеге, за который заплачена пошлина.

— Пошлина?

— Ну да. Везешь товар в город — плати пошлину в казну.

— А почему они платят у ворот, а не на рынке?

— Потому что не все, кто въезжают в ворота, едут потом на рынок. Может, купцам нужно только переночевать в городе. Может, крестьянин сразу отдаст весь товар купцу в лавку.

— А если купец заплатит как за ночевку, а поедет на рынок?

— И кто его туда пустит без бляхи? — усмехнулся кагманец. — Рынок — это тебе, Саша, не базар. Там порядок. Торговое место стоит неплохих денег. Чиновники всех купцов и их помощников знают в лицо. Чуть что, чиновник требует предъявить бляху, подтверждающую, что купец уплатил все налоги, сборы и пошлины.

— Сурово, — с уважением произнес мальчишка.

— Конечно, — подтвердил Йеми. — Торговые сборы и пошлины — главный доход города. А расходов, как понимаешь, у него немало: стражникам платить, чиновников кормить, стены чинить, Плеску и пруды чистить…

— Кого чистить?

— Плеску, это речушка небольшая через город протекает. Чтобы была вода на случай осады, её в городе перегородили плотинами, образовались пруды. А только в пруды эти нечистоты чуть ли не со всего города стекают. Вот и чистят их два раза в год: по весне и по осени.

Сашка внимательно слушал рассказы кагманца, стараясь запомнить каждую подробность. Мало ли где это потом может пригодиться.

Йеми рассказывал охотно. Может, это и принесет какую пользу. Никогда не знаешь, какая мелочь оказаться спасительной. Как-то раз сам Йеми развеял сомнения окружающих в том, что он доподлинный нахкатский бард, разразившись в их адрес гневной сатирой, сложенной по всем правилам тамошнего стихосложения. Среди сомневавшихся в его словах оказался человек, в этих правилах сведущий, который и убедил остальных в том, что молодой человек именно тот, за кого себя выдает. А сатира эта отложилось в памяти кагманца во время морского путешествия в обществе настоящего нахкатского барда, почему-то решившего оповещать весь корабль о процессе стихосложения. "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда", — всегда приходило на ум Йеми при воспоминаниях о той поездке… К концу второго дня на судне, наверное, не было ни одного человека, не испытывавшего горячего желания отправить барда на дно морское с камнем на шее, а путешествие растянулось на целую осьмицу…

Когда ворота оказались уже совсем рядом, Сашка поинтересовался:

— А как и когда мы встретимся?

Кагманец задумчиво поднял глаза к небу.

— Встретимся мы за три часа до полудня на центральной площади. Там установлены солнечные часы, день сегодня ясный. Знаешь, как определять время по солнечным часам?

— Знаю…

— Вот и хорошо. Там же на площади — статуя Императора Матиция, основателя династии. Вот у постамента и встречаемся… Если не встретимся, то возвращайся к своим.