Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары
Шрифт:
— Ни лошадей, ни мулов здесь мы, скорее всего, не получим, — подтвердил Йеми. Настроение у него было припоганейшим: Мирон только что высказал именно ту мысль, которую кагманец упорно гнал от себя последние несколько часов. Похитители Рионы с каждой минутой уходили всё дальше и дальше, а он ничего не мог с этим поделать.
— Едем дальше. Предположим, хозяевам здешним и вправду достаточно того, что вы рассказали. А вот гости наверняка будут полюбопытнее. А у нас легенда совершенно не проработана, не до этого было. Что им рассказывать будем? Ведь на первом же вопросе
— Почему это — засыплемся? — не согласился Женька.
— Потому что не договорились, что именно будем отвечать. Мы ведь должны рассказывать одно и то же. А у нас только роли расписаны, легенды никакой нет совершенно. Балис, они хоть спрашивали, что мы в горах забыли?
Морпех отрицательно покачал головой.
— Святые люди, — мечтательно произнес Нижниченко. — Свались им на голову непонятно кто непонятно откуда — а они лечат, в дом пускают, ещё, наверное, накормят, напоят, и обогреют.
— Накормят, и напоят, и обогреют, можешь не сомневаться. Они идут тем путем, которому учил Иссон. Что тебя удивляет, Мирон? Как бы ты сам поступил на их месте?
— Прежде всего, я бы постарался узнать о встречных как можно больше.
— Зачем им это? Ты говоришь, как человек, который лезет в чужие секреты, а потому имеет и оберегает свои. А у них секретов нет. Они просто живут, ничего не скрывая. Поэтому, какая им разница, кому оказывать помощь? Зачем им знать что-то сверх того, что человек расскажет о себе сам?
— А если придёт разбойник, скрывающийся от погони?
— Рано или поздно погоня всё равно его настигнет. Ты думаешь, такой человек просидит всю жизнь за этими стенами?
— А если просидит? — снова вмешался Женька.
— Пожизненное заключение — весьма жестокое наказание.
— Скажете тоже, — не согласился мальчишка. — Заключение — это тюрьма. Камера, решетки… А тут…
— Заключение — это лишение свободы, Женя, — очень серьезно ответил Йеми. — Заключенный не может по своему желанию покинуть узилище, в которое ввергнут. А какие в этом узилище стены и есть решетки на окнах… Поверь, это неважно. И те люди, о которых мы сейчас говорим, чувствуют это очень сильно.
— В твоих словах есть резон, — согласился Мирон. — Ну, а если сюда проберется лазутчик? Ведь ты рассказывал, что в Империи изонисты преследуются.
— Служители Иссона мирные и неагрессивные. Но это не значит, что они беззащитны. Если бы мы шли сюда со злом, то здесь узнали бы об этом, когда мы только входили в долину.
— Каким это образом?
— Расспроси об этом Наромарта, — уклончиво ответил Йеми.
— Но он же не изонист.
— Зато он — священник.
— Хорошо, — согласился Нижниченко. — Придет Наромарт — спрошу. А пока достаточно и этого. Но будут ли остальные обитатели этого монастыря такими же не любопытными?
— На это рассчитывать не стоит. В приюте можно встретить самых разных людей.
— Значит, надо приготовиться к общению с ними. Продумать ответы на самые вероятные вопросы и держаться общей линии.
— Я-то могу ничего не знать, — усмехнулся Йеми, — ведь я — только проводник.
— И я, — подхватил Женька, —
— Это тебе не поможет, — неожиданно возразил Сашка, до этого сидевший на своём тюфяке с отсутствующим видом.
— Почему это?
— Да потому, что здесь могут оказаться другие господа со своими слугами. Я верно говорю?
Йеми жестом подтвердил догадку казачонка.
— И что?
— Да то, что господа стараются общаться с господами, а слуги — со слугами. Вот и придется тебе их слугам всё подробно рассказывать, — пояснил Сашка и, после короткой паузы, добавил: — А этот Огустин мне отца Владимира напоминает. Ему что солдат, что офицер — всё едино. Он даже за красных молился…
— Мудрый был человек, — заметил Мирон.
— Потом красные его расстреляли, — с неожиданной жесткостью докончил мальчишка.
Нижниченко вздохнул:
— Саша, мне кажется, что сейчас не самое подходящее время, чтобы обсуждать гражданскую войну. Нам надо срочно подготовить легенду. Срочно. А ты ведь разведчик. И от тебя я ожидал помощи, а не этого…
Сашка вскочил, как ужаленный.
— Виноват, господин генерал.
Женька отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Всё же Сашка этот явно на голову не здоровый. Ну, пусть он даже воевал, так ведь война-то его давно закончилась. Память услужливо подсказала анекдот в тему:
Стучится ночью мужик в окно деревенского дома:
— Бабка, немцы в деревне есть?
— Какие немцы, милок? Уж пять лет, как война кончилась…
— Вот чёрт! А я до сих пор поезда под откос пускаю…
Нет, конечно, Женька не был маленьким ребенком и отлично знал, что у многих воевавших "сносит крышу" и они в мирной жизни продолжают вести свою войну. Такими, судя по телевизионным передачам, были некоторые «афганцы» — те, кто воевал в Афганистане. Именно — судя по телевизионным передачам. В жизни он с такими людьми не встречался. Да и вообще, участников той войны он видел только в День Победы, 9 мая, который они праздновали вместе с ветеранами Великой Отечественной. Эти праздники, кстати, всегда проходили очень мирно. В Киеве вообще все мероприятия проходили мирно. Даже день десантника. По телевизору Женька видел, как в Москве толпы пьяных мужиков в таких же как у капитана-прибалта тельняшках и голубых, а не черных, беретах до ночи купаются в фонтанах, громят ларьки, и устраивают драки с милицией. В Киеве десантники просто гуляли по городу и пили пиво. Город такой: добрый, мирный и спокойный город. И люди в нём мирные и спокойные.
И вообще, нормальный человек должен понимать, что раз война закончилась, то надо жить мирной жизнью. Сашка этого не понимал, и его тупость Женьку очень раздражала. Строит тут из себя великого разведчика. Ваня Солнцев и Макар Жук в одном флаконе. Когда рядом нет никого, кто бы знал твою прошлую жизнь, можно наговорить о себе что угодно. Женька вот тоже может объявить, что он — великий пианист. Попробуй, проверь. До изобретения пианино в этих местах, наверное, не одна сотня лет пройдет…
— Ладно, Саша, садись, — устало сказал Мирон. — Давайте, думаем все, причем быстро.