Другая история литературы

Калюжный Дмитрий Витальевич

Для «греческих» работ возможный выход мы показали в предыдущей главе: они должны быть датированы по «византийской» волне синусоиды. Теперь мы покажем, что не только греческие, но и многие латинские произведения XII века нужно отнести к XIV–XV векам; так всё приходит в норму: ведь в этих веках мы в изобилии встречаем и сходные литературные приемы, и склонность к антике! Приходится признать, что многих латинских авторов, в том числе и национальных авторов Европы (англичан, французов) следует датировать по «византийской» волне.

Вальтер Шатильонский (XII век). «АЛЕКСАНДРЕИДА»:

В детские годы, когда еще были пухом покрыты Мальчика щеки, когда на лице не курчавился волос, С Марсом поспорить он не был готов, но всем своим сердцем Рвался к оружью: слыхал он не раз, что должны быть подвластны Земли Пеласгов отцу, но их, подчинив себе, Дарий Держит под игом; и мальчик, разгневан, вскричал, негодуя: «О, как медлительно время течет! Когда же удастся Мне, в смертельном бою, взмахнув мечом засверкавшим, Сбросить персов ярмо? Когда мне удастся, тирану Медленный бег колесницы пресечь нападением быстрым, Войско повергнуть в смятенье? Когда же львенок поднимет Знамя свое? И когда же, увенчанный шлемом, он сможет С мощным сразиться врагом? И

разве в своей колыбели Не был младенцем Алкид, когда двух змей кровожадных Он, задушив, умертвил? А разве бы я не решился Подвиг такой же свершить, когда б до сих пор не внушало Мне ребяческий страх Аристотеля славное имя? В возраст двенадцатилетний — пусть тело еще не окрепло — Доблесть души велика; возмещают цветущая юность, Пылкий задор недостаток годов! И доколь меня будут Сыном считать Нектанеба? Нет, выродком я не останусь!» Так он сам с собой говорил в негодующем сердце…

Можно ли здесь говорить о «варварском простодушии», столь свойственном XII веку, — если судить о нем по произведениям изобразительного искусства этого же времени? Ни в коем случае. Мы привыкли прилагать слово «гуманизм» к XV–XVI векам, но оказывается, что в XI–XII веках жили и творили сплошь гуманисты. Они пишут на античные сюжеты, и одновременно проявляют светское вольномыслие, свойственное её возрождению, хотя в то время, которому их приписывают, следовало бы ожидать церковного догматизма. Смешивается всё, и это смешение не дает увидеть цельной картины.

Далее приведем произведение того же автора, относимое к жанру «поэзия вагантов». Об этого сорта работах литературоведы говорят: «…удивленная Европа увидела, что мрачное средневековье умело не только молиться, но и веселиться, и не только на народных языках, но и на ученой латыни». Это — произведение реального XIV века.

Вальтер Шатильонский. «ОБЛИЧЕНИЕ РИМА»:

Обличить намерен я лжи природу волчью: Часто, медом потчуя, нас питают желчью, Часто сердце медное златом прикрывают, Род ослиный львиную шкуру надевает. С голубиной внешностью дух в разладе волчий: Губы в меде плавают, ум же полон желчи. Не всегда-то сладостно то, что с медом схоже: Часто подлость кроется под атласной кожей. Замыслы порочные скрыты речью нежной, Сердца грязь прикрашена мазью белоснежной. Поражая голову, боль разит все тело; Корень высох — высохнуть и ветвям приспело. Возглавлять вселенную призван Рим, но скверны Полон он, и скверною все полно безмерной — Ибо заразительно веянье порока, И от почвы гнилостной быть не может прока. Рим и всех и каждого грабит безобразно; Пресвятая курия — это рынок грязный! Там права сенаторов продают открыто, Там всего добьешься ты при мошне набитой. Кто у них в судилище защищает дело, Тот одну лишь истину пусть запомнит смело: Хочешь дело выиграть — выложи монету: Нету справедливости, коли денег нету. Есть у римлян правило, всем оно известно: Бедного просителя просьба неуместна. Лишь истцу дающему в свой черед дается — Как тобой посеяно, так же и пожнется. Лишь подарком вскроется путь твоим прошеньям. Если хочешь действовать — действуй подношеньем. В этом — наступление, в этом — оборона: Деньги ведь речистее даже Цицерона. Деньги в этой курии всякому по нраву Весом и чеканкою и сверканьем сплава. В Риме перед золотом клонятся поклоны И уж, разумеется, все молчат законы. Ежели кто взяткою спорит против права — Что Юстиниановы все ему уставы? Здесь о судьях праведных нету и помина — Деньги в их суме — зерно, а закон — мякина. Алчность желчная царит в Риме, как ив мире: Не о мире мыслит клир, а о жирном пире; Не алтарь в чести, а ларь там, где ждут подарка, И серебряную чтят марку вместо Марка. К папе ты направился? Ну, так знай заране: Ты ни с чем воротишься, если пусты длани. Кто пред ним с даянием появился малым,— Взором удостоен он будет очень вялым. Не случайно папу ведь именуют папой: Папствуя, он хапствует цапствующей лапой. Он со всяким хочет быть в пае, в пае, в пае — Помни это каждый раз, к папе приступая. Писарь и привратники в этом с папой схожи, Свора кардинальская не честнее тоже. Если, всех обславивши, одного забудешь,— Всеми разом брошенный, горько гибнуть будешь. Дашь тому, дашь этому, деньги в руку вложишь, Дашь, как можешь, а потом дашь и как не можешь. Нас от многоденежья славно в Риме лечат: Здесь не кровь, а золото рудометы мечут. К кошельку набитому всем припасть охота: Раз возьмут и два возьмут, а потом без счета. Что считать на мелочи? Не моргнувши глазом, На кошель навалятся и придушат разом. Словно печень Тития, деньги нарастают: Расточатся, явятся и опять растают. Этим-то и кормится курия бесстыдно: Сколько ни берет с тебя, всё конца не видно. В Риме всё навыворот к папской их потребе: Здесь Юпитер под землей, а Плутон — на небе. В Риме муж достойнейший выглядит не лучше, Нежели жемчужина средь навозной кучи. Здесь для богача богач всюду все устроит По поруке круговой: рука руку моет. Здесь для всех один закон, бережно хранимый: «Ты мне дашь — тебе я дам» — вот основа Рима!

А вот следующее произведение, возможно, надо отнести не к XIV, а к XV веку. Иначе совсем непонятно, о каком разрушении Рима идет речь? Ни в XII, ни в XIV веках (по общепринятой хронологии) Рим, будь то Рим итальянский, или византийский (Константинополь) разрушен не был. А в XV веке пострадали оба.

Хильдеберт Лаварденский (XII век). «ПЕРВАЯ ЭЛЕГИЯ О РИМЕ»:

Нет

тебе равного, Рим; хотя ты почти и разрушен — Но о величье былом ты и в разрухе гласишь. Долгие годы твою низринули спесь, и твердыни Цезаря, храмы богов ныне в болоте лежат. Рухнула мощь, эта мощь, приводившая некогда в трепет Грозный Аракс, что теперь горько о ней же скорбит. Рим мечами царей, неусыпной заботой сената, Волею вышних богов мира владыкою был; Рим, над коим мечтал быть Цезарь единым владыкой, Властолюбиво поправ дружбу и узы родства; Рим, усилясь втройне, вражду, преступления, дружбу Завоевал и пресек и, одаряя, обрел; Рим, создаваясь, храним был твердо заботами знати, Силой соседей своих, морем и местом своим. Дерево, и мастера, и деньги с севера, с юга Шли, и служило стеной самое место ему. Щедрыми были к нему и вожди, и счастливые судьбы, Каждый художник, весь мир Риму дары свои нес. Град сокрушился, но в честь ему и великую славу Только одно я хочу вымолвить: это был Рим! Но ни годов череда, ни меч, ни пламя пожара Не были в силах дотла славу его сокрушить. Рим стараньем людей воздвигнут был столь величаво, Что и старанье богов не сокрушило его. Мрамор опять собери, и богатства милостью вышней Нового пусть мастера будут стараться достичь. Но не удастся создать никогда им подобной твердыни, Даже развалин ее не восстановят они. Столько осталось еще и рухнуло столько такого, Что не сравнимо ни с чем и не воскреснет опять. Здесь даже боги богов изваяниям сами дивятся И походить на свои изображенья хотят. Не в состоянье была дать богам такой облик природа, В коем их дал человек на удивление всем. Лики живые у них и, взирая на них, почитают Дело художника здесь больше, чем их божество. Город счастливый, когда б у него были власти другие И не стыдились познать истину веры они!

В книге «Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков» сказано: «Хильдеберт Лаварденский был тем из писателей XI и XII вв., в котором дух начинающегося средневекового гуманизма нашел наиболее чистое и ясное выражение… Из трех поэтов „овидианского предвозрождения“ на Луаре Бальдерик Бургейльский, пожалуй, самый овидианский. У него нет глубины и ясности Хильдеберта, у него нет учености и достоинства Марбода, он легкомыслен, словообилен и хлопотлив, но в нем привлекательно само непосредственное простодушие, с которым он упивается новым миром, раскрывшимся перед его поколением».

Спрашивается: какой же новый мир раскрылся перед этим поколением, если художники ничего нового не видят, скульпторы и архитекторы работают в прежней романской манере, поэты обращаются к Овидию, жившему за сотни лет до них, и до «обновления» («возрождения») еще двести—триста лет?

Бальдерик Бургейльский. «ФЛОР — ОВИДИЮ»:

Шлю, Назон, я тебе привет мой, слезами омытый; Коль он к тебе не дойдет — и твоего я лишусь. Ты, изгнанник, живешь, привета лишенный, близ Понта; Так же, привета лишен, в Риме скорблю я, один. Кто, от отчизны вдали, постоянно к отчизне не рвется? Кто в родную страну жадно возврата не ждет? Разве что жалкий бедняк, не имея ни дома, ни крова, Может в себе не хранить память о крае родном. Ты ж, гражданин и потомок семей благороднейших Рима, Роду Цезарей был равен по крови своей. Изгнан ты в дальний парфянский предел и к тем, кто в изгнанье Кару несет за вину, ты без вины сопричтен. Цезарь во гневе тебя, не по праву, подверг наказанью; Слезы же лить о тебе — мне это право дано. Ныне из Рима ты изгнан, отправлен на Истр ледовитый — Ровно полгода царит там ледяная зима. Рим наш — вселенной глава, к нему весь мир притекает, Образ его для тебя — дом твой прелестный, родной. Наши театры знакомы тебе, каждый портик известен, И в переулке любом знаешь ты выход и вход. Где толпится народ, где девушки в страсти клянутся, — Знал ты все эти места, был там известен и ты.

Принято считать, что возрождение началось в Италии. Мы же здесь видим, что все гуманисты живут в Англии, Франции и Германии: Ансельм Кентерберийский, Бернард Клервоский, Иоанн Сольсберийский, Оттон Фрейзингенский, Марботт Реннский…

Марбот Реннский. Из «КНИГИ О КАМНЯХ»:

«Царь арабский Эвакс, преданье гласит, при Нероне, Том, что по Августе был вторым правителем в Риме, Книгу составил о том, какие камни бывают, Где обретаются, в чем их сила, их цвет и названье. Книга понравилась мне, и вот решил изложить я То, что в ней прочитал, как можно доступней и кратче. Я изложенье мое писал для себя и для близких — Ибо величие тайн умаляется дальней оглаской; Став уделом толпы, становится важное пошлым. Самое большее — трем друзьям я дарю эту книгу: Три — святое число, а я ведь пишу о священном И обращаюсь лишь к тем, кто к таинствам божьим допущен, Строгие нравы хранит и праведной жизнью известен. Ежели разум людской познает свойства каменьев, Силу их, коей причина сокрыта, а следствие явно, — Это кажется нам сугубо достойно и важно. Ведомо всем, что искусству врачей пособляют каменья Из человеческих тел изгонять зловредные хвори; Ведомо также и то, что каменья бывают причиной Всяческих благ, дающихся тем, кто должно их носит. Пусть никого не дивит — сомнение здесь неуместно, — Что в драгоценных камнях волшебная кроется сила: В травах сила ведь есть, а в камнях она только мощнее».

С. Аверинцев в Истории всемирной литературы пишет:

«Следует также упомянуть Матвея из Вандома, поэта и теоретика литературы, любителя мифологии, черпавшего свои сюжеты из Вергилия, Овидия и Стация (все — линии № 5–6). Его „Гермафродита“ Полициано перевел на греческий в 1494 году, а филологи нового времени долго принимали это стихотворение за подлинное произведение античности».

А мы вспомним еще и Алана из Лилля (умер в 1202 году). Его аллегоризм, сложные построения тоже «заинтересовали итальянских поэтов» только с наступлением эпохи Возрождения, в XV веке.

Нам приходится датировать творчество этих авторов, как и византийских, по «византийской» волне синусоиды, поскольку подтверждается серьезная параллель между хронологией Европы и Византии. Впрочем, если понимать, что Западная Европа была частью империи, это нас не удивит.

Что же это такое было, Византия XII века? Следующим исследователям придется «собирать» ее по кусочкам, ведь в традиционной истории догматическое христианство этого государства «передано» в V–VI века, а светская литература для него «позаимствована» у XIV века, причем события, описываемые этой литературой, стараниями историков подарены «древним грекам» XIII века до н. э.