Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность
Шрифт:
В другом стихотворении («Свидание») тот же автор пишет:
«Полночь скоро, я в волненья
Жду прелестного пажа
И пылает в предвкушеньи
Райских нег моя душа…»
А далее следует объяснение пажа, почему он опоздал на свидание. Придти во время он не мог,
Ты ведь знаешь, как постылый
Наш начальник ко мне строг.
В дортуары к нам он ходит
Ежедневно по утрам.
Всех хорошеньких выводит
И осматривает сам;
Ж… наши обнажает,
Не пленяясь их красой,
и всегда тут замечает,
Кто с расширенной дырой;
Не внимая оправданью,
На диван велит он лечь,
Своей собственною дланью
Начинает тотчас сечь;
Розгачами
Любит часто он пажам
Рисовать на ней Европу,
Хотя грешен в том и сам»
(Свидание: 46).
В издании отмечено, что «примечания к Поэме о Паже принадлежат, вероятно, автору» (с. 51). По этим примечаниям Ротиков установил время написания поэмы. В примечаниях упоминается один из прототипов главного персонажа камер-юнкер А. Л. Потапов, любивший переодеваться дамой и в этом виде интриговавший государя, тот ему даже ручку поцеловал, а когда все выяснилось, Потапов был выслан во Псков. Во время составления примечаний камер-юнкеру было не более 25 лет, а известно, что родился он в 1818 г., стало быть примечания написаны ок. 1843 г., а из этого Ротиков делает вывод, что и поэма написана тогда же. Можно полагать, однако, что она написана еще раньше: паж, переодетый барышней, едет в ресторан Легран, а в 40-е годы он уже назывался Дюссо.
Об авторе можно строить только догадки. Он похабник, скорее всего гетеросексуал. Окончил Пажеский корпус и писал на рубеже 30-х — 40-х годов.
Под эти данные вроде подходит литератор Александр Васильевич Дружинин, друг художника Федотова. Из пажей выпущен в гвардейский Финляндский полк, умер сорока лет. Был известен как автор скромной повести «Полинька Сакс» и бесчисленного множества похабных стихов и рассказов, большей частью до нас не дошедших. Соревновался в этом с Тургеневым и другими известными писателями. Обожал женщин легкого поведения и шатался с Тургеневым по борделям (всё это описано у Ротикова — см. 1998: 242–246).
Но это как раз и мешает отождествлению. Дружинин был литератор и критик, переводчик Шекспира. А неизвестный автор поэмы о паже — несомненный графоман, никакой не поэт: рядом с лермонтовскими стихами это просто жалкие вирши. Да и даты не очень сходятся: для Дружинина рановато.
Существенно, что к другим стихам сборника нет такого количества примечаний, и они не столь детальны. Поэтому в авторстве можно было бы подозревать и самого Долгорукова, разозленного исключением из Пажеского корпуса, если бы в поэме было больше понимания гомосексуальной психологии. Но на Дружинине и Долгорукове свет клином не сошелся, барковские утехи были весьма распространены, а сведения о пажах подтверждаются из других источников.
Авторство Шенина можно принять лишь если предположить, что он сочинил поэму не о себе, а от имени некоего пажа, поскольку сношения с женственным пажом были его «голубой мечтой». Тогда в поэме отражен прежде всего индивидуальный вкус Шенина, кстати довольно редкий. Основания для такого предположения есть — это другие стихотворения Шенина: «Свидание», «Р…у». В обоих он описывает свои свидания с пажами. В послании Р…му он пишет: «Женоподобных юношей я обожаю».
По случаю скандала с Шениным издатель сборника рассказывает по слухам беседу военного министра кн. Чернышева с попечителем высших учебных заведений Ростовцевым, который известен своим доносом на декабристов. Чернышев передал ему приказ государя, чтобы педерастия в высших учебных заведениях строго наказывалась. При этом князь от себя прибавил: «Яков Иванович, ведь это и на здоровье мальчиков вредно действует». На что Ростовцев ответствовал: «Позвольте в том усомниться, Ваша Светлость. Откровенно вам доложу, что когда я был в Пажах, то у нас этим многие занимались; я был в паре с Траскиным, а на наше здоровье не подействовало!» Князь Чернышев расхохотался. Траскин был к этому времени
Ну, в какой еще стране в это время попечитель высших учебных заведений мог бы признаваться министру в своей гомосексуальной юности и оба смеялись по этому поводу!
Более широкую базу аналогичного воспитания составляют рядовые военные училища: кадетские корпуса и юнкерские училища, гардемарины, в наше время — суворовские и нахимовские училища, военные училища и академии. Разумеется, это чисто мужские заведения. Лермонтовские юнкерские баллады дают хорошее представление об атмосфере в этих училищах, в частности уже цитированная «Ода к нужнику» (Лермонтов 1931в). Ода была написана для веселого чтения друзьям, она известна по копии в школьной тетради, и в ней полно легко узнаваемых юнкерами деталей:
«Но вот над школою ложится мрак ночной,
Клерон уж совершил дозор обычный свой,
Давно у фортепьян не распевает Феля,
Последняя свеча на койке Белавеля
Угасла… и луна кидает медный свет
На койки белые и лаковый паркет.
Вдруг шорох! слабый звук! и легкие две тени
Скользят по каморе к твоей знакомой сени.
Взошли… и в тишине раздался поцелуй…»
И т. д. (см. выше).
В цитированном выше сборнике приводится и песня кадетов, которую пели «на голос марша» и в которой проводилась идея (разумеется, вздорная) о сравнительной безопасности гомосексуальных услад от венерических заболеваний (Eros 1879: 51–52).
Куприн в «Яме» мимоходом затрагивает атмосферу в кадетских корпусах и анализирует, почему в ней возникали гомосексуальные проявления (Куприн 1972: 360–361). В этих корпусах мальчики из состоятельных семей «были предоставлены сами себе. Едва оторванные, говоря фигурально от материнской груди, от ухода преданных нянек, от утренних и вечерних ласк, тихих и сладких, они хотя и стыдились всякого проявления нежности как «бабства», но их неудержимо и сладостно влекло к поцелуям, прикосновениям, беседам на ушко <…> Жажда семейной ласки, материнской, сестринской, нянькиной ласки, так грубо и внезапно оборванной, обратилась в уродливые формы ухаживания (точь-в-точь как в женских институтах «обожание») за хорошенькими мальчиками, за «мазочками»; любили шептаться по углам и, ходя под ручку, говорить друг другу на ухо несбыточные истории о приключениях с женщинами. Это была отчасти и потребность детства в сказочном, а отчасти проступавшая чувственность». Куприн называет и популярные порнографические рассказы, которыми кадеты зачитывались по ночам.
Рассадниками гомосексуальности были не только Пажеский корпус и другие военные заведения. В том же сборнике, который включает Поэму о Паже, приводится похабная песня, бывшая «в большом ходу» в Училище Правоведения в 40-х и 50-х годах (Eros 1879: 65):
Это те самые правоведы, которых за желтую опушку их униформы прозвали «чижиками» и о которых сложили песню: «Чижик, пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил». Фонтанка была рядом с Училищем Правоведения.
Незамысловатая мелодия «чижика» стала популярнейшей детской песенкой, а Училище прославилось другими мелодиями. Это учебное заведение окончил Чайковский…
Были в России закрытые учебные заведения-интернаты и для не очень состоятельных слоев, например, бурса. На сексуальную эксплуатацию новичков в бурсе намекал Помяловский. С низов общества тоже издавна шел поток детей в закрытые заведения — это сиротские дома, ныне называемые детскими домами. В детских домах у нас обычно содержатся дети обоего пола, но, конечно, спят они раздельно по полам. К детским домам близки школы-интернаты, куда сдают детей на будние дни родители, не имеющие возможности приглядывать за детьми и экономически несостоятельные родители.