Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность
Шрифт:
(Ян 1993)
Как видим, в отношении возможности неограниченных контактов старость у геев наступает рано — до сорока. Правда, как сострил один гей, «вы должны знать, что любой гомик, признающийся, что ему сорок, на самом деле не моложе шестидесяти» (Klejnberg 1984:179).
Трудно забыть унизительную картину молодящегося и подкрашивающегося гомосексуального старика, подмазывающегося к стайке молодежи, в рассказе Генриха Манна «Смерть в Венеции».
Печальная трансформация происходит с пожилым писателем Ашенбахом, главным героем «Смерти в Венеции». Вначале он ужасается при виде старого гомосексуала, увивающегося вокруг стайки молодежи и старающегося уподобиться им. Он с омерзением
(Рассказ, написанный в 1913 г., отражает собственные переживания писателя. Он был в Венеции в 1911 г. и был там тайно влюблен в польского мальчика Владислава Моеса. Когда тот вырос и прочитал рассказ, он удивился, как точно Томас Манн описал его полотняный костюм.)
По данным Даннекера и Рейхе, верхней возрастной границей предпочитаемого секс-партнера только 2 % опрошенных указали свыше 50 лет, еще 8 % — пятое десятилетие (41–50 год), еще 16 % — отрезок между 36 и 40 годами, и 23 % — предшествующий отрезок (31–35 год). Остальные 50 % хотели бы партнера помоложе. Молодость немецкие гомосексуалы ограничивают 30 годами, потом следует 5 лет переходного периода, а с 35 начинается старость, так что длительность ее получается минимум в три раза больше, чем юности. Более 90 % молодых предпочитают партнера до 25 лет, только 3 % 20-летних готовы иметь секс с человеком старше 35 лет, и в любой возрастной группе предпочтение молодого (до 25 лет) партнера составляет свыше 66 % (Dannecker und Reiche 1975: 123–131, Tab. 35).
В 1870 г. Уолт Уитмен, которому перевалило за 50, отметил в своем дневнике, что пора прекратить связь с Питером Дойлом, который моложе на 25 лет, не давать дурачить себя, прервать эту недостойную и бессмысленную мороку. И дал себе зарок: «С этого часа на всю жизнь». Тщетно.
Его биограф Гэри Шмидгол по этому поводу не удержался от личного примечания:
«Я был вынужден столкнуться с той же дилеммой <…>: оставаться ли сексуально энергичным и активным, достигнув конца среднего возраста, — с риском поражения, разрушительного для это, или уйти в отставку с сексуальной арены красиво, элегантно, гордо. Сексуальные партнеры продолжают быть моложе меня, и я всё больше сознаю, что по мере того, как я старею, всё труднее завлечь их.
Интересно, как мне быть. Меня всё еще привлекают партнеры моложе меня, и я всё еще привлекателен для них, возможно, потому, что мои белокурые волосы всё еще не поседели (в отличие от Уолта). Они даже не начали выпадать <…> Превращусь ли я в старикашку, высматривающего мальчиков под сводами супермаркета, как Гинзберг воображает современного Уитмена, или я буду нежно поглядывать на юных атлетов из своей инвалидной коляски, как это Уитмен делал в парке Кемдена, или всего лишь удовлетворюсь присутствием и прикосновением мускулистого слуги-няньки типа Эда Уилкинса, на кого и останется смотреть».
(Schmidgall 1997: 271–272)
Философ Ролан Барт к 64 годам столкнулся с той же проблемой: он пылал страстью к красивому юному гостю Оливье, но тот не реагировал. Барт пришел в отчаянье: «Мне хотелось плакать» — записывает он в дневнике. Он отправил юношу домой, «зная, что это конец и что в моей жизни закончилась еще одна вещь: любовь к мальчику» (Barthes 1987: 115–116). Это была последняя
В основании этой проблемы, острой для гомосексуалов всегда и везде, лежат два фактора. Один — это общее предпочтение юности в сексе, характерное для всех мужчин, да и вообще для всех людей, другой — особый культ юности в геевской субкультуре.
Первый фактор интуитивно понятен, потому что мы почти все ему подвластны, но понятен лишь эмоционально. Объяснить-то его логически, разумом, как раз непросто. Этолог В.Р.Дольник в своей книге «Непослушное дитя биосферы» стремится найти эволюционное объяснение предпочтению молодости в сексуальном выборе человека. Ведь у других животных его нет.
«Ясно, что идеальный образ самки в мозгу самца соответствует образу самок, во-первых, в состоянии половой готовности, а во-вторых, в расцвете жизни, то есть не юных. И действительно, у животных, включая обезьян, молодым самкам самцы предпочитают более зрелых. Почему же у человека юные женщины выигрывают конкуренцию у тех, кто старше? И мало того, почему взрослые женщины с помощью всех возможных ухищрений стремятся замаскировать себя под очень-очень молодых?»
(Schmidgall 1997: 271–272)
Объяснение Дольника таково:
«Юные девы несут на себе признаки полового созревания. Это тонко натянутая под действием недавно образовавшейся жировой прослойки кожа, припухшие от прилива крови губы, налитая грудь и прочее. Когда-то у обезьяньих предков эти признаки возникали многократно за жизнь особи, в каждый репродуктивный сезон. И инстинктивная программа мужчины на них настроена. Но у женщин они в подлинном виде возникают один раз, в юности, а всю жизнь сохраняется их подобие. Но не точное. Получается, что предпочтение юных не имеет никакого биологического смысла, это эффект сохранения у мужчин в неизменном виде древней программы в сочетании с изменившимся обликом женщины».
(Дольник 1994: 114–115)
Вероятно, эта программа, функционально объяснимая у гетеросексуалов, сохраняет свое действие и у части гомосексуалов, хотя женский облик для них уже не имеет значения. О среднем гее Джон Престон сказал:
«Он не педофил в классическом смысле этого слова, но его, право, влекут ситуации между мужчинами, которых он видит равными, когда возрастная разница повышает их эротическую привлекательность».
(Preston 1984: 369)
Что касается культа юности, специфического для геевской субкультуры, то он сложился под действием ряда причин. Первая — органическая. Именно у юноши уровень выработки сексуальных гормонов — самый высокий, соответственно сексуальность чрезвычайно велика, а это придает ему особую сексуальную возбудимость и привлекательность, сексапил. Вторая причина — ситуационная. Она связана с общим ростом молодежного самосознания и усилением позиций молодежи в обществе как раз в годы сложения геевской субкультуры. С конфликтом поколений, с молодежным бунтом 1968 года. С лозунгами «Не верь никому после сорока».
С нередкими тогда пожеланиями «жить только до сорока». Это тогда произошла смена киногероев — на смену зрелым и прошедшим войну мужчинам пришли мятежные и упивающиеся любовью юноши. А третий фактор характерен именно для геевской субкультуры. Это возведение сексуальных качеств в ранг высших ценностей, выше всех других, оценка человека прежде всего с точки зрения его сексуальных качеств, нередко — чисто физических (большой член, неутомимость в сексе, высокая техника секса). Геи, можно сказать, существуют в атмосфере вечной юности. Они видят себя юными и хотят общаться только с юношами.