Другая сторона Эвереста
Шрифт:
Каждое резкое движение чревато головокружением, и единственный способ двигаться вперед и вверх — это плавные медленные движения по ступеням, которые вырублены во льду одетыми в кошки ботинками твоих собратьев-альпинистов.
Перильные верёвки и точки их крепления стали своего рода метками с определенным количеством ступеней между ними. Я начал с пятнадцати ступеней, после которых следовал минутный отдых на восстановление дыхания. После часа подъёма мой ритм упал до десяти ступеней, после которых три минуты уходило на восстановление. Брайан тоже поднимался медленно, тщательно устанавливая каждую ногу и останавливаясь, чтобы полюбоваться видами
Сзади, на севере, тоже постоянно открывался элегантный южный гребень Чангцзе, уводя глаз на пирамидальную вершину с её замысловатыми ледовыми карнизами.
На Ала и Барни высота, похоже, действовала меньше. Барни терпеливо пас Брайана на подъёме, а Ал отходил от перил и снимал фильм, когда ветер позволял это делать. Я снова поблагодарил судьбу за то, что Ал с нами, я не уверен, что у меня или у Киса нашелся бы запас энергии для съемок.
Потом я вообще потерял чувство времени, сосредоточившись на простой физической борьбе за каждый метр высоты, используя перильные верёвки как промежуточные цели. Получалась своего рода игра — позволять себе глоток питья или кусочек еды, проходя определенное количество перильных верёвок. Одна верёвка — пятиминутный отдых, две верёвки — глоток сока, три — кусок шоколада и т. д. Я даже нормировал право наслаждаться открывающимися видами: эта роскошь стала позволительна только после четырёх верёвок.
Ал окликнул меня, нарушив тишину.
— Вот впереди, справа от гребня, тело испанского альпиниста. Вы хотите, чтобы оно оказалось в фильме?
Его слова прозвучали неожиданно. Я ничего не знал об этом.
— Давно оно здесь лежит?
— Несколько лет.
— Отчего он погиб?
— Я не знаю. Что-то случилось. Шторм, обвал.
В голосе Ала не было ни тени эмоции. Тоже можно сказать и обо мне, хотя я никогда не видел раньше покойника гак близко. Я восстановил дыхание и решил, что нам следует, по крайней мере, посмотреть на него.
Мы обнаружили останки альпиниста среди камней, на расстоянии около пятидесяти метров от основного пути на гребень. Все что от него осталось, это лохмотья рваной одежды и обнажённые кости, которые некогда были живым существом. Ветер трепал остатки материи, все ещё стараясь сорвать их с тела. На останках лежали несколько камней как импровизированная могила.
Оглядываясь назад, на лагерь на седле, который находился менее чем в получасе ходьбы вниз, я не мог понять, почему он погиб так близко от своего спасения. Может быть, он спускался в шторм и сбился с пути? Или он остановился здесь отдохнуть и не нашел сил продолжить свой путь?
— Мы будем его снимать? — Ал распаковывал камеру. Эстетически я противился этой идее, но зная, что получится сильный эпизод (трупы на верхних склонах Эвереста являются частью реальности), решил, что отснять все-таки необходимо. Умолчать о них в фильме значило бы обойти один из важных принципов на Эвересте — если вы погибли здесь, то это место будет вашим пристанищем навеки.
— Да. Сними его крупным планом.
Ал сделал несколько различных кадров, давая панораму северного склона и стараясь устойчиво держать камеру под сильными порывами ветра. Затем мы вернулись обратно и присоединились к остальным отдыхающим на гребне.
Поздним утром мы уже были готовы отдохнуть подольше и остановились на маленькой скальной полке, где можно было впятером собраться вместе. Я не был голоден,
Западный ветер усиливался в течение дня, а мы продолжали восхождение. Когда шли по очередной перильной верёвке, я заметил, что мелкие, величиной с горошину, камни пролетали надо льдом на восток. Осколки льда, отколотые идущими выше альпинистами, не падали больше на идущих внизу, а летели горизонтально в том же направлении, что и камни на Восточный Ронгбук. Свободные концы завязок рюкзака Брайана дико трепетали, а верхняя завязка моего рюкзака сильно хлестала меня по лицу с каждым порывом ветра. Я остановился и снял рюкзак, чтобы завязать её.
Вернулись к привычному для нас ритму — десять шагов, затем отдых. Шли часы, и мы растянулись на длину двух верёвок. Брайан, казалось, шёл медленнее, но я был доволен нашим продвижением. Лагерь на Северном седле теперь был далеко внизу, и вершина снежного гребня казалась в двух часах хода. Я знал, что прямо над нами спрятанный где-то в камнях находится лагерь 5, там мы отдохнем перед следующим броском в лагерь 6 и далее.
Я думал, что дать Брайану подышать кислородом в лагере 5 будет одним из последних препятствий. Если он сдержит своё обещание и воспользуется кислородом и у нас будет окно хорошей погоды, то нет причин для отмены штурма вершины. Брайан казался мне полным сил и без признаков горной болезни даже на этой высоте. Впервые с начала шторма я был настроем оптимистически.
В 14–30 мы начали подъём по одному из самых крутых участков гребня — взлету твердого льда длиной в одну верёвку с вырубленными в нём мелкими ступенями. Увеличение крутизны замедлило темп движения, заставляя нас восстанавливать дыхание практически на каждой ступеньке. Кис тащился позади группы, и я ждал его наверху взлёта.
Дальше мы пошли вместе к тройке, которая остановилась над нами, где крутизна пошла на убыль. Я подумал, что эта обычный привал, каких было множество в течение дня, и снял рюкзак, чтобы достать питьё.
Первым заговорил Брайан, его голос возвышался над порывами ветра.
— Мы должны кое-что обсудить, Мэтт.
— Что случилось?
— По-моему, у нас появились проблемы.
— Мы уже должны подходить к лагерю 5, а прошли только две трети пути но гребню, — сказал подошедший Барни.
— Если так, — вступил в разговор Ал, — то очевидно, мы прошли только полпути, и нам идти ещё часов пять-шесть.
— Тогда надо идти быстрее, и мы дойдем за пару часов.
Я глотнул сока, все ещё не понимая истинного смысла того, о чем здесь говорилось.
— Это не так просто, — продолжал Ал, — видите наверху палатки лагеря 5?
Красная и желтая точки были едва различимы среди нагромождения скал.
— А теперь взгляните вниз на седло.
Я сделал, как он сказал, но не понял, что он имел в виду.
— И что?
— А то, что палатки точно такой же величины. Я думаю, что мы только на полпути.
В разговор снова вступил Барни, его, как всегда, легкомысленная манера говорить не вязалась с серьёзностью слов.
— Если мы будем идти в том же темпе, то придем уже в темноте. Может подняться ветер и тогда мороз прихватит наши пальцы на руках и ногах.