Другая сторона Эвереста

Дикинсон Мэтт

Мы с Алом никогда не говорили о событиях дня штурма, и я опасаюсь, что он не собирается этого делать. Да в этом и не было нужды. Теперь я понял, что это был приступ горной болезни, вселивший в мой мозг все нарастающее убеждение, что Ал выпал из штурма. Задержка, тогда казавшаяся для меня вечностью, на самом деле длилась несколько минут время, необходимое, чтобы протереть замерзшие очки, которые беспокоили его всё утро. Мой мозг преследовала параноидальная мысль, что что-то должно случиться, и я на незначительном событии выстроил теорию, что

это должно случиться с Алом. На самом деле Ал поднялся на вершину не позднее, чем через десять минут после последнего из нас.

К моему удивлению, некоторые из соперников Ала, почуяв, возможно, изъян в его имидже «крутого», звонили мне после экспедиции, чтобы посмаковать детали моего первенства на вершине, однако, если они думали, что я собираюсь копаться в грязи, то они ошиблись. Ал поднялся на вершину в безупречном стиле, и у него было достаточно сил, чтобы долго говорить с Брайаном, а потом закрепить шарф на вершинном шесте. Он, для страховки, шёл вместе со мной до лагеря 6 и, если бы захотел, мог бы идти быстрее.

Сандип вернулся домой с 20 000 фунтов долга за экспедицию, и говорили, что скоро его должны послать в Боснию со своим подразделением. Потом его отозвали, и он отправился поступать на курсы, дающие возможность быть отобранным в Британские Воздушные Силы. К сожалению, жалобы на боль в голени, возможно наследие экспедиции на Эверест, лишили его этого. Сандип вернулся к своим обязанностям военного врача, стараясь изо всех сил забыть о своей неудаче — быть так близко к Эвересту и не осуществить свою мечту — Семь Вершин.

— Мне предложили место в экспедиции за десять тысяч фунтов, которая стартует весной девяносто седьмого, но с моими долгами, которые ещё надо выплатить, я не смог принять это предложение, — сказал он мне.

Услышав, что Сандип нашел такую возможность, Роджер предложил одолжить ему денег, великодушный жест, который тронул меня до глубины души. Однако другие обстоятельства не позволили Сандипу принять участие в экспедиции. Но ещё через год, как многие из нас и ожидали. Сандип вернулся на Эверест, успешно взойдя на вершину 25 мая 1998 года.

Роджер Портч сбрил свою бороду и забрался в теплое место — Бритиш Аэрвэйс 747. перевозящих пассажиров по всему миру. Мадрас, Маскат, Йоханнесбург, Мехико Сити — вот его среднемесячный пакет путешествий, но память об экспедиции на Эверест не покидает Роджера, как бы много взлетов и посадок он не совершал.

— Я учусь жить с тем, что я не взошел на вершину, но чтобы прийти к этому, понадобится время, — сказал он мне, — но я не вернусь. Это был мой единственный шанс. Я слишком стар, чтобы предпринять другую попытку, и, на самом деле, это будет нечестно по отношению к Мюриэл и девочкам. Я не могу заставить их пережить всё снова.

Есть в жизни Роджера один особый момент, когда мысли о том, что могло бы быть, становятся особо непереносимыми, и, к несчастью, этот момент наступает каждый день в его повседневной жизни. Он наступает тогда, когда он летит, и на красном

цифровом приборе его Боинга 747 появляется цифра 8848 метров. Когда он всматривается в глубокую голубизну верхней слоев атмосферы и наслаждается кривизной земли, то в мечтах он представляет, что могло бы быть, пройди он последние несколько шагов на Вершину Мира. И появляется бесконечная печаль о мечте, которой никогда не суждено осуществиться.

Роджер до сих пор носит на шее красную нить нашей пуджа-церемонии,

А что же я? Я вернулся с двумя обмороженными пальцами, чтобы можно было сказать, что я был двадцать седьмым британцем, который взошел на Эверест, и пятым, кто это сделал с севера. Многие очень любопытные друзья спрашивали меня: «Что же произошло после восхождения на Эверест?»

— Что вы имеете в виду?

— Ну, знаете, приглашение в Букингемский дворец на херес, обсуждение маршрута за чаем с тостами с лордом Хантом в Королевском географическом обществе. Медали и все такое.

На самом деле вообще ничего не произошло, кроме полного восстановления. Моими фанфарами стал рисунок моего сына Алистара с надписью «Молодец, папа!» И этого было достаточно.

Я показал свои пальцы нескольким специалистам. Они решили, что надо подождать, что я и сделал. После двух недель кожа, покрытая волдырями, стала зеленой, потом черной, затем твердой как картон. Потом обмороженная часть полностью отпала, обнажив через восемь недель два нормальных пальца. В конце концов, эти пальцы стали сверхчувствительными к теплу и холоду, но я счастлив, что они есть вообще.

«Ещё три-четыре минуты на холоде, — говорил мне один из специалистов, — и вы потеряли бы оба пальца. Еще десять минут, и вы потеряли бы много больше».

По сравнению с обморожением Макалу Го и Бека Уэзерса (у обоих не обошлось без серьёзной ампутации), это вообще ничто.

В июне и июле я работал над фильмом, освежая в памяти экспедицию в монтажной комнате. 24 августа 1996 года на четвертом канале прошла радиопередача. С тех пор я снимал фильмы в Малайзии, Таиланде, Йемене, Малави и Омане, вдобавок к написанию этой книги. Тот факт, что я делал фильм на вершине Эвереста, кажется, недалеко продвинул меня по карьерной лестнице. Я всё ещё писал сценарии, надеясь разразиться приключенческими фильмами.

Я не думаю, что Эверест вообще изменил меня как личность, и этот факт, в какой-то степени, раздражает Фиону, которая надеялась, что из помороженной скелетообразной куколки, которую она встретила в Хитроу, появится совершенная бабочка. Я остался все тем же эгоистичным упрямым бродягой, каким и был всегда и по-прежнему не мог оставаться дома более нескольких дней, начиная вышагивать по комнате, размышляя, куда же отправлюсь в следующий раз. Я по-прежнему посыпался рано утром и перебирал в голове места, где ещё не бывал. Мы все ещё разделяли с Фионой многие наши мечты, но одна, которую не разделяли, магически не исчезала, потому что я ходил в горы.