Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

Клейн Лев Самуилович

6. Экспедиция в Тибет через Хами

На новую экспедицию правительство ассигновало 20 тысяч рублей, и 9 тысяч осталось непотраченными от прежней экспедиции плюс ее запасы снаряжения. От прежней команды остались Эклон, Иринчинов и еще ряд лиц. Нужно было найти замену Швыйковскому. Пржевальский взял соученика Эклона по гимназии — Всеволода Роборовского, старшего капрала Новочеркасского полка, хорошего чертежника, рисовальщика и разведчика. При первой же встрече Пржевальский нашел, что Роборовский — «Человек весьма толковый, порядочно рисует и знает съемку, характера хорошего, здоровья отличного». Назначил его вторым своим помощником. «Эклону поручено было препарирование млеко питающих,

птиц, словом, заведывание зоологической коллекцией; Роборовский же рисовал и собирал гербарий». Беспокойства о соперничестве на сей раз не возникало — возможно, потому, что Эклон и Роборовский были друзьями с детства. Так в круг Пржевальского вошел будущий выдающийся путешественник-исследователь Азии, один из лучших его учеников.

Ф. Л. Эклон.

С этим составом в марте 1879 г. Пржевальский отправился в Тибет. Во время этой экспедиции были открыты дикая лошадь, получившая название «лошадь Пржевальского», и особый вид медведя — тибетский медведь, а также десятки новых видов растений и животных. Исследователь выяснил, что непрерывная стена гор от верховий Хуанхэ до Памира ограничивает с севера самое высокое плато Центральной Азии и разделяет его на две части — монгольскую пустыню на севере и Тибетское нагорье на юге. Двум новооткрытым хребтам Пржевальский присвоил имена двух выдающихся немецких географов — Гумбольдта и Риттера. Но в Лхасу, столицу Тибета, его не пустили посланцы далай-ламы, остановив в нескольких сотнях верст от Лхасы. Пришлось возвращаться, правда, иным путем — обогнув озеро Куку-нор с востока и далее через Ургу, столицу Монголии. Пройдено 4100 километров пути, и в конце 1879 г. экспедиция вернулась в Россию.

В Петербурге все участники экспедиции и сам Пржевальский были награждены военными орденами. Пржевальскому был присвоен титул почетного доктора зоологии Московского университета. Британское географическое общество присудило ему золотую медаль. Начало 80-х годов было у него занято написанием книги «Из Зайсана через Хами в Тибет и верховья Желтой реки» (она вышла в свет в 1883 г.).

В марте 1881 г., через две недели после убийства царя Александра II, открылась выставка коллекций Пржевальского. Атмосфера России Александра III с ее реакцией на террор революционеров гнетуще действовала на Пржевальского. В одном из писем 1881 г. он писал:

«Изуродованная жизнь — жизнью цивилизованной (называемая), мерзость нравственная — тактом житейским называемая, продажность, бессердечие, беспечность, разврат, словом, все гадкие инстинкты человека, правда, прикрашенные тем или другим способом, фигурируют и служат главными двигателями… Могу сказать только одно, что в обществе, подобном нашему, очень худо жить человеку с душою и сердцем» (Хмельницкий 1950: 314).

В письме к невестке Софье он делится теми же мыслями:

«Как вольной птице тесно жить в клетке, так и мне не ужиться среди «цивилизации», где каждый человек прежде всего раб условий общественной жизни… Простор в пустыне — вот о чем я день и ночь мечтаю. Дайте мне горы золота, я за них не продам своей дикой свободы…» (Гавриленкова 1999: 41).

Книгу о своем четвертом путешествии Пржевальский завершает словами: «Грустное, тоскливое чувство всегда овладевает мною лишь только пройдут первые порывы радостей по возвращении на родину. И чем далее бежит время среди обыденной жизни, тем более и более растет эта тоска, словно в далеких пустынях Азии покинуто что-либо незабвенное, дорогое, чего не найти в Европе. Да, в тех пустынях, действительно, имеется исключительное благо — свобода» (там же).

Советские биографы, само собой, связывают эти высказывания

Пржевальского с его демократическими и прогрессивными настроениями.

Вглядевшись в эти строки и сопоставив их со всей жизнью Пржевальского, можно уверенно сказать, что критика Пржевальского не носила политического характера. Он был патриотом России и верноподданным офицером государя. Он критиковал не политический строй, а общество, людей, их нравы и поведе ние, их культуру. Он судил о Европе в целом («чего не найти в Европе»). Общество, которое могло бы ему вменить в вину не совсем обычные отношения со своими юными соратниками, он заранее обвинял в ханжестве и лицемерии («гадкие инстинкты, правда, прикрашенные тем или другим способом»). Свобода, о которой он мечтал и которую находил в пустынях, это не политическая или гражданская свобода, а свобода нравственная. Свобода поступать естественно, без оглядки на «житейский такт» и нормы «цивилизации».

7. Азия под Смоленском

Мечтая о жизни в глуши даже по возвращении из экспедиций, Пржевальский подыскал и купил недалеко от Поречья в Смоленской губернии имение Слободу. В письме Эклону он вдохновенно описывал эти места: «Лес, как Сибирская тайга. Озеро Сопша в гористых берегах, словно Байкал в миниатюре». Его племянник в воспоминаниях рассказывает: «как гордился он тем что перед самым его домом было болото! Особенно ему нравилось то, что в Слободе и ее окрестностях была дикая охота: медведи, иногда забегали кабаны, водились рыси, много глухарей». Он перевез туда Макарьевну, повара Архипа, нанял домоправителя. «Одно неудобство, — досадовал Пржевальский в письме к родственнику, — усадьба стоит рядом с винокурней».

П. К. Козлов, 1883 г.

Но именно на винокурне Макарьевна углядела смазливого парнишку, скромного и работящего, и указала на него своему барину. Это был 18-летний Петр Козлов, в будущем выдающийся путешественник и любимый ученик Пржевальского. Отец его то ли батрачил у скотопромышленника, то ли был мелким прасолом, во всяком случае «гонял гурты» с Украины. Несколько раз брал с собой и сына, и с тех пор сын стал бредить путешествиями. По окончании школы в деревне Духовщина юноша поступил писцом в контору винокуренного завода. С шестнадцати лет он мечтал увидеть знаменитого земляка Пржевальского. И вот грезы осуществились: Пржевальский поселился в Слободе!

Впоследствии, уже старым академиком, выдающийся путешественник Петр Кузмич Козлов вспоминал о своем кумире (цит. по изд. 1947 г., с. 99)::

«При виде этого человека издали, при встрече с ним вблизи, со мною одинаково происходило что-то ужасное. Своей фигурой, движениями, голосом, своей оригинальной орлиной головой, он не походил на остальных людей; глубоким же взглядом строгих красивых голубых глаз, казалось, проникал в самую душу. Когда я впервые увидел Пржевальского, то сразу узнал его могучую фигуру, его образ — знакомый, родной мне образ, который уже давно был создан моим воображением».

Знакомство происходило так:

«Однажды вечером, — повествует Козлов, — вскоре после приезда Пржевальского, я вышел в сад, как всегда, перенесся мыслью в Азию, сознавая при этом с затаенной радостью, что так близко около меня находится тот великий и чудесный, кого я уже всей душой любил».

Словом, юноша был вполне готов к близкому контакту.

«Меня оторвал от моих мыслей чей-то голос, спросивший меня: — Что вы здесь делаете, молодой человек?

Я оглянулся. Передо мною в своем свободном широком экспедиционном костюме стоял Николай Михайлович» (цит. по: Житомирский 1989: 11).