Другая сторона

Зевин Габриэль

— Мне просто хотелось бы, чтобы я сказала что-то более… — Лиз замолкает. — Что-нибудь более... гм… — Ее голос срывается.

— Верно. — Сара сочувствует ей ровно три секунды. — Итак, мне нужно, чтобы ты расписалась здесь.

— Если вы уже знаете, что я сказала, зачем вам нужно, чтобы я подписала их? — Лиз все еще злится из-за того, что последним словом, которую она когда-либо говорила на Земле, стало «гм».

— Я не знаю. Просто здесь дела делаются так.

Лиз вздыхает:

— Где мне расписаться?

Когда Лиз уходит, она размышляет

о своих последних словах. Если последние слова каким-то образом воплощают ваше существование, Лиз находит «гм» странно соответствующим. «Гм» означает ничего. «Гм» — это то, что ты говоришь, когда думаешь о том, что действительно хочешь сказать. «Гм» означает, что кого-то перебили, прежде чем он успел заговорить. «Гм» — это когда пятнадцатилетняя девочка попадает под такси перед торговым центром, где она должна была помочь выбрать платье для выпускного, на который, ради Бога, она даже не собиралась идти. Гм. Лиз качает головой, торжественно обещая себе исключить из своего словарного запаса «гм» и все столь же бессмысленные слова, такие как: ну, типа, да, типа того, как бы, оу, эй, может быть.

В вестибюле Службы адаптации Лиз с радостью замечает знакомое лицо.

— Тэнди!

Тэнди оборачивается, широко улыбаясь Лиз.

— Ты тоже пришла за своими последними словами?

Лиз кивает.

— По-видимому, всем, что я сказала, было «гм», хотя я была слишком взвинчена, чтобы запомнить что-либо. Какими были твои?

— Ну, — стесняется Тэнди, — я, вообще-то, не могу повторить их.

— Давай, — подстегивает ее Лиз. — Я же тебе сказала свои, а они были полным отстоем.

— Ну, хорошо, если ты действительно хочешь знать. Суть была такова: «Иисус Христос, Слим, я думаю, мне прострелили голову!» Только я сказала пару раз слово на букву б… А потом умерла.

Лиз смеется:

— По крайней мере ты была точна и информативна.

Тэнди качает головой:

— Мне бы хотелось, чтобы я не ругалась. Меня не так воспитывали, а теперь эти слова содержатся в долговременной записи.

— Позволь себе слабость, Тэнди. Я имею в виду, что тебя убили выстрелом в голову. Я думаю, при таких обстоятельствах нормально сказать бл...

Тэнди прерывает ее.

— Не говори этого сейчас!

В этот момент в вестибюль входит Олдос Гент.

— О, дорогие, я надеюсь, что не прерываю, — произносит он, — но мне нужно поговорить с Элизабет.

— Нет, — говорит Тэнди, — я уже ухожу.

Она шепчет Лиз:

— Я правда рада тебя увидеть. Я так беспокоилась, что ты останешься на том пароходе навсегда.

Лиз только качает головой и меняет тему.

— Где ты сейчас живешь?

— Я живу со своей кузиной Шелли. Думаю, я упоминала ее прежде.

— Ей, — делает паузу Лиз, — сейчас лучше?

Тэнди улыбается.

— Да, и спасибо, что спросила. Ты должна прийти в гости. Я рассказывала Шелли о тебе. Приходи в любое время. Она ненамного старше нас, так что она не против гостей.

— Я постараюсь, — говорит Лиз.

— Ну, я надеюсь, ты больше,

чем просто постараешься. — С этими словами Тэнди уходит.

— Красивые волосы, — говорит Олдос, наблюдая как Тэнди уходит прочь.

— Да, — соглашается Лиз.

— Что ж, Элизабет, у меня появилась просто фантастическая идея. Ты упоминала, что могла бы работать с животными?

— Да.

— Вакансия только что открылась, и как только я увидел ее, сразу подумал о тебе. «Почему нет, Олдос, — сказал я себе, — это несомненно знак свыше!» Так ты этим займешься? — Олдос сияет, стоя напротив Лиз.

— Гм… и что же это за занятие? — И снова это слово.

— Ах, да, конечно. У меня, как всегда, поезд бежит впереди. Или, точнее, я бегу впереди поезда. Я так думаю, что поезд и должен быть впереди. У меня небольшой опыт с поездами. Ах, да, вакансия! Вакансия в Отделе домашних животных Департамента адаптации.

— Что это? — спрашивает Лиз.

— На самом деле, это похоже на то, что делаю я, — говорит Олдос Гент, — только с умершими животными людей. Я уверен, что ты идеально подходишь для этого.

— Гм, — произносит Лиз. «Почему я не могу перестать говорить «гм», — думает она. — Гм… звучит интересно.

— Кстати, ты можешь говорить по-собачьи, не так ли?

— По-собачьи? — спрашивает Лиз. — Как это на собачьем?

— Собачий — это язык собак. Боже мой, ты же не хочешь сказать, что они все еще не преподают собачий в школах на Земле? — Олдоса, кажется, по-настоящему шокирует такая вероятность.

Лиз качает головой.

— Жаль, — говорит Олдос, — собачий — один из самых красивых языков. Ты знала, что в собачьем есть более трехсот слов, означающих любовь?

Лиз думает о своей милой Люси, оставшейся на Земле.

— Я верю в это, — говорит она.

— Мне всегда казалось, что недостаток образования на Земле состоит в том, что детей учат общаться только с их собственным видом, не думаешь? — спрашивает Олдос.

— Поскольку я не говорю на… гм… собачьем, значит ли это, что я не смогу работать в Департаменте... Можете повторить еще раз?

— Департамент адаптации, Отдел домашних животных. Это не срочно. Как быстро ты схватываешь иностранные языки, Элизабет?

— Достаточно быстро, — врет Лиз. Испанский был ее худшим предметом в школе.

— Ты уверена? — Олдос смотрит на Лиз, задумчиво наклонив голову.

— Да, и если это имеет значение, я даже хотела стать ветеринаром, когда жила на Земле.

— Чудесная профессия, но, к сожалению или к счастью, мы не нуждаемся в них здесь. Время и отдых — единственные целители. Одно из преимуществ жизни в обратном направлении. На Другой стороне и докторов нет. Хотя у нас есть медсестры для людей и животных, и, конечно же, у нас есть доля психологов, психотерапевтов, психиатров и других специалистов по душевному здоровью. Даже когда с телом все в порядке, ты все еще можешь обнаружить, что разум... ну, у разума есть свой собственный разум. — Олдос смеется. — Что-то я отошел от темы.