Другие правила
Шрифт:
– Ой-ой-ой! – язвительно протянула Лида. – Переработался, бедненький!
– Да при чем тут переработался, не переработался! Просто не хочу я всю жизнь у компа отираться! Поймешь ты это когда-нибудь или нет?! Ты что, думаешь, меня совсем работать не тянет? Да я б с удовольствием занялся какой-нибудь настоящей, живой работой! В космосе где-нибудь, в океане хотя бы… Только кто ж меня туда возьмет? Ну не хватает если мне образования – я ж тебе говорил уже!
– А кто тебе не давал его получить?! – с силой сказала девушка. – Когда ж ты наконец поймешь, что нельзя жить так, как ты живешь?!
– Лида!.. – сказал Антон страдающим голосом.
– Что – Лида?! Что – Лида? Тебе уже двадцать два, Антон! Двадцать два! И чего ты добился в жизни, скажи? Как был ленивым, разболтанным мальчишкой, так ты им и остался! Вон выкрасил волосы, как попугай, и вперед! Гонять по шоссе на скорости 200 кэмэ в час и ни о чем не думать! Собираться с такими же, как ты, балбесами где-нибудь под грезогенератором, пиво дуть и шляться в виртуалке с утра и до утра – это ты называешь жизнью?! И ты еще хочешь, чтобы я жила с тобой?!
– Лида, – оправдывался Антон, – тебе не нравились мои друзья – я их оставил! Я не подхожу к виртуалке! Я бросил пить! И не гоняю я ни по каким шоссе – ты же видишь! Тебя вот везу! Ну разве не так, скажешь?!
– Все так, – устало сказала Лида. – Ты перечислил все, Антон, чего ты больше не делаешь. Молодец. Тогда почему ты ничего не сказал о том, что ты делаешь? Ну чем ты занят? Да ничем! – бросила она с отвращением и сухо добавила: – Останови, я здесь сойду.
Атомокар притормозил перед домом с патио и верандой, почти полностью увитой чайной розой. Лида гибко выскользнула из машины (Антон взволновался), но процокать каблучками и скрыться не спешила. Что-то ее удерживало.
– Не злись, – негромко сказала она, – но ты сам виноват: не надо было меня выводить! А я тебе всегда говорила – чтобы быть с кем-то, надо быть кем-то. Я тебе нравлюсь, и ты мне тоже (у Антона внутри что-то сладко заныло), но этого мало… Я люблю роскошь, я хочу сказку! Мне нужны друзья, любовь и интересная работа, а если в отпуск – то на Луну или в «Оранжереи». Я стою дорого!
– Но у меня же все есть, – заспешил Антон. – И дом есть, и машина вот, и вещей – вагон и маленькая тележка!
Лида улыбнулась.
– У него все есть! – сказала она снисходительно. – Господи, что у тебя есть? Дом у тебя есть? Что ты называешь домом? Тебя поселили в стандартном модуле, Антон, а на то, что тебе выдают «во обеспечение минимума потребностей», дома не купишь.
– Мне хватает!
– А мне – нет! – отрезала Лида и продолжила менторским тоном: – Столько, сколько тебе дает Фонд, получает лишь плохой работник. А вот хороший зарабатывает в десять, двадцать, во сто раз больше! Да и разве в деньгах дело? Я же хочу гордиться своим мужчиной, понимаешь? Хочу, чтоб все его уважали, а женщины чтоб завидовали мне, что он у меня такой – настоящий!
– Ая, выходит, ненастоящий? – проговорил Антон, сдерживаясь.
– Ты? – сказала Лида по-прежнему снисходительно. – Мужчинка ты…
– Да пошли вы все! – гаркнул Антон и рванул с места, аж покрышки взвизгнули.
Он пронесся через площадь, распугивая шарахающихся туристов, свернул у вокзала налево, нырнул под мост и дунул куда-то вверх по Одесской – лишь бы подальше! Чтоб только не видеть понурую стройную фигурку.
«Напьюсь! – подумал с отчаянием Антон. – Наклюкаюсь! Наберусь как свинья! До одурения! И идет оно все к черту!»
Шоссе поднялось на эстакаду, и та, как на цыпочках, пересекла глубокий овраг– широкий, обрывистый, заросший колючим кустарником с меленькими розовыми цветочками. Круча оврага пряталась в зарослях акации, а вдоль него возвышались решетчатые столбы энергоотвода с огромными серебристыми кольцами наверху.
«Погано как…» Еще стыла в душе обида, а чувство вины уже пекло Антона на медленном огне. Самое паршивое, что Лида была права – во всем! – и нечего ей было возразить. Это как раз обиднее всего – слышать от любимой девушки, какой ты ленивый, трусливый, нерешительный, безвольный, инфантильный, – корчиться в душе и молчать! Молчать и быть согласным. Потому что все болючие слова, роняемые яркими, безжалостными губками, оборачивались правдой, только правдой, и ничем, кроме правды. Как приговор.
«Подсудимый Антон Малкович Родин! Вы обвиняетесь в том, что являете собой простеца, лжеца, лодыря, тунеядца, мямлю, труса, скунса, козла, осла, мартышку…» – Нет, кажется, это уже из другой оперы…
Антон мрачно усмехнулся. Лида Мазуренко – девочка из примерной семьи. Ее примерно воспитали в школе. Примерная девочка. Красавица и умница. Вон поступила в Одесский университет. Хоть и со второй попытки, но поступила же! И примерно учится. Вот окончит и станет примерным специалистом. Обязательно окончит. Чего бы ей не закончить? Чтобы Лидочка, да не закончила? И найдет себе примерного мужа. Настоящего! Пчелку. Надо же ей было встретить трутня… Нет, даже не трутня – слизня! Мерзкого, как харчок…
Антоновы экзерсисы по самобичеванию пресеклись накатами свистящего гула. Из многоэтажных туннелей на Юго-Западный фривей выныривали гигантские грузовики-автоматы, какие на пяти, а какие и на семи шасси, без кабин, с коробчатыми капотами, расщеперенными визирами. Выстраивались с отчетливой точностью и перли плотным строем. В просветах между громадными кузовами и зеркально-блестящими цистернами мелькали крутые купола базы энергопитания атомокаров. «Гепард» засопел, сбросил скорость и по широкой спирали рэмпа съехал к базе.
Здесь уже стояло несколько машин – одна приткнулась к номеру мотеля, а три другие были припаркованы возле ремонтных автоматов. Робот-заправщик заливал водородную смесь в бак старенькой «Волги», а водитель – дедок в вышитой сорочке – пискляво призывал его к осторожному обращению.
Разглядев вывеску кафешки, Антон повернул к ней. Он осмотрелся, вышел из машины, затем сделал жест рукой, показывая, куда той стать. Машина послушно развернулась.
«Тут думай не думай, – прикидывал Антон, – а работу искать все равно придется. Вечно это продолжаться не может – я и так уже ползаю по самому дну…» Родин раздвинул двери в кафе – по очереди зачмокали три слоя акустической защиты – и хмыкнул: на место внутренних дверей некий умелец навесил «крылья летучей мыши», как в салуне. Качнув их, Антон переступил порог заведения.