Другие времена, другая жизнь
Шрифт:
Бекстрём хотел что-то возразить, но Ярнебринг предостерегающе поднял руку.
— Я бы чувствовал себя гораздо спокойнее, — сказал он, — если бы мы хоть что-то нашли. Не говоря уже о предметах, которые тебя как-то по-особенному волнуют.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, — раздраженно ответил Бекстрём, — но разве не ты утверждал, что кто-то тщательно прибрался в квартире и унес кучу вещей? Целый чемодан, как мне помнится.
— Я не это утверждал, — твердо заявил Ярнебринг. — Я говорил: может быть, унес, а может быть, и нет, а если и унес, то бумаги, а не старые простыни. Или, к примеру, корсет,
— Я учитываю все твои аргументы… — словно оправдываясь, сказал Бекстрём. Ему почему-то стало не по себе под взглядом этого гориллоподобного психопата. — И хотел бы, чтобы ты учитывал мои… то есть я хочу сказать, оба его ближайших знакомых утверждают… И судмедэксперт тоже…
— Я уже прочитал протоколы, — угрюмо взглянул на него Ярнебринг, — и ничего не понял. Что, собственно говоря, утверждают его знакомые? Веландер, может быть, и намекал на что-то… очень неясно, а Тишлер, несмотря на всю свою болтливость, вовсе не настаивает, что ему что-то на этот счет известно. Он «мог бы себе представить»… Один «не может исключить», другой «может себе представить»… После двадцати лет знакомства! Это к вопросу о друзьях…
— А судебный медик? — кисло спросил Бекстрём.
Кто бы подумал, что эта полуобезьяна умеет читать! И кто дал ему протоколы моих допросов?
— Если ты не будешь меня прерывать, скажу и о ней. Сначала разберемся со свидетелями. Тут есть три возможности. Первая: все так и обстоит, как они — по крайней мере, один из них — намекают. Значит, мы что-то прозевали. Вторая возможность: они сами толком ничего не знают и строят предположения так же, как и мы. И третья: им зачем-то надо, чтобы мы думали, что их приятель Эрикссон был гомосексуалистом. А если это так, становится особенно интересным то, что им наговорил ты…
Нельзя недооценивать напарника, даже если он похож на вставшего не с той ноги пещерного человека, подумала Хольт и улыбнулась Ярнебрингу чуть ли не ласково.
— Коллега Ярнебринг и я придерживаемся единого мнения по этому вопросу, — сказала она вслух. — И он, и я читали протоколы, и, как тебе известно, я разговаривала с Тишлером. Он был очень многословен, однако ничего конкретного не сказал.
— Единое мнение — это хорошо, — закивал Бекстрём, — но не пора ли вернуться к действительности? Что вы скажете о заключении медиков? Они тоже себе что-то вообразили?
— Я говорил с Биргит, — заявил Ярнебринг. — У меня были дела в прозекторской. Короче говоря, она даже понятия не имела, что Труполюб и Вийнблад сплели какую-то версию. Труполюб вообще к Эрикссону не имел никакого отношения, к тому же он на больничном. И поскольку она является его начальником, ему предстоит малоприятный разговор, как только он найдет свой посох и сумеет добраться до работы.
— Значит, ты говорил с экспертом… — медленно произнес Бекстрём.
Это уже похоже на заговор, подумал он.
— Говорил, — подтвердил Ярнебринг и пристально посмотрел на Бекстрёма. — У тебя есть возражения?
— Нет, — ответил Бекстрём.
Его надо держать на привязи, подумал он, этот тип опасен для жизни. Как только он попал в полицию?
— Вот и хорошо. О чем бишь я говорил?.. Ага, вспомнил. Она имела на эту тему разговор с
— Нет, — немедленно откликнулся Бекстрём.
Где же этот поганец Вийнблад? Очень типично для этого крысенка — смыться в такой момент.
— Вот и она сказала: нет, — с нажимом произнес Ярнебринг. — Никаких таких признаков она не нашла. Если хочешь, я найду Вийнблада и поговорю с ним напрямую.
— Вряд ли в этом есть необходимость, — возразил Бекстрём.
Хотя неплохо было бы поглядеть, как тот будет изворачиваться.
— Ну вот и хорошо, — сказал Ярнебринг, — значит, договорились.
— Я хочу услышать имя, — напомнил Бекстрём.
— Имя здесь. — Ярнебринг постучал по картонной папке с материалами следствия. — Можешь быть уверен, что имя убийцы здесь есть, только мы его пока не заметили, потому что глядели не туда.
Ему надо лечиться, решил Бекстрём, он ненормальный.
18
Вийнблад отсутствовал на оперативке, потому что на него повесили дело об отравлении. Некий студент-медик нахватал хвостов, отстал почти безнадежно — и надумал решить свои академические проблемы, отравив старика отца, у которого жил, подсыпав ему в утренний йогурт приличную дозу таллия. Тут он достиг больших успехов, чем в занятиях медициной. Никакого мотива у этого убийства не было, и вся история прекрасно иллюстрировала теорию Ларса Мартина Юханссона насчет вишенок на торте.
Теперь бывший будущий врач сидел в камере в Круноберге. На рабочем столе Вийнблада в криминалистическом отделе стояла бутылочка с таллием, украденная преступником на кафедре химии Каролинского института. Яда в бутылке было достаточно, чтобы отравить половину полицейского управления на Кунгсхольмене. Вийнблад смотрел на эту бутылочку, как завороженный: она была словно послана ему с неба. Может быть, в недалеком будущем она поможет и ему решить свои проблемы.
Беды Вийнблада вовсе не были связаны с непосильными академическими трудностями — этим он себя никогда не утруждал. Кроме шести лет начальной школы, неполного года в старой школе полиции и нескольких недельных курсов, никакого образования у него не было. Он старательно избегал всевозможных теоретических измышлений и, как и большинство его коллег по отделу, был глубоко убежден, что все необходимые познания приобретаются в процессе ежедневной работы.
— Теория и практика отличаются так же, как фантазия и действительность, — когда-то сформулировал легендарный начальник криминалистического отдела Бленке, объясняя начальству, почему на все деньги, предназначенные для пополнения библиотеки, он приобрел порошок для обнаружения отпечатков пальцев.
Проблема Вийнблада была совсем другого рода и намного проще в том смысле, что она составляла девяносто девять процентов всех его проблем. У него была жена, которая ему изменяла. И все было бы терпимо, поскольку тут он был отнюдь не одинок: количество неверных жен примерно соответствует количеству неверных мужей, хотя мужчины в это верить не хотят.