Другой дом
Шрифт:
– Но я-то несу ответственность не перед Горман, - чуть погодя возразила Роза.
Джин добродушно спросила:
– Перед мистером Бримом?
– Сейчас расскажу, перед кем.
– И Роза многозначительно посмотрела на Денниса Видала.
Хотя две умные молодые девушки поочередно улыбались ему, он все не мог настроиться на шутливый лад и стряхнуть с себя странное ощущение, возникшее в результате разговора со старшей из них. Он неловко огляделся, как и четыре года назад, в поисках шляпы, которая после подобных разговоров всякий раз оказывалась в самых необычных местах.
– Я пойду в Баундс, - сказал он Розе и на прощание
– Правда? Мистер Брим не говорил мне об этом. Но получается, что я вас прогоняю, а так не должно быть. Вам наверняка надо много о чем поговорить с мисс Армиджер, не то что мне. Я ведь пришла, только чтобы забрать Эффи, - повторила Джин.
Деннис, отряхивая найденную шляпу, тихонько рассмеялся в ответ.
– Как видите, быстро вы отсюда не уйдете!
Роза великодушно помогла ему закончить разговор:
– Теперь я хотела бы скорее поговорить с мисс Мартл, чем с вами. Думаю, того, что я вам уже сказала, вполне достаточно.
– Да, спасибо… Вполне достаточно. Я пойду.
– Вы не хотите сначала навестить миссис Бивер?
– Не сейчас, я зайду к ней вечером. Спасибо, спасибо!
– повторил Деннис с внезапным преувеличенным оживлением, желая, по всей вероятности, таким образом сохранить декорум — выразить признательность Розе за ее помощь и, в порядке взаимности, прикрыть ее на случай, если она допустит в своем поведении какую-либо промашку.
Приподняв шляпу, он спустился по склону и исчез, оставив наших молодых леди один на один.
В сложившейся ситуации они обе по-прежнему могли бы чувствовать неловкость, не предприми Роза немедленных мер, чтобы ее развеять.
– Вы должны доставить мне удовольствие и первой услышать об одном близко касающемся меня деле.
– Она помолчала, выжидающе глядя на собеседницу, затем продолжила.
– Я помолвлена с мистером Видалом.
– Помолвлены?
– Джин чуть не подскочила; от облегчения она вся вспыхнула, как факел.
Роза встретила столь искреннее выражение чувств смехом.
– Он прибыл всего полчаса назад с единственной целью сделать мне это предложение - как видите, много времени не потребовалось. Я только что имела честь ответить ему согласием.
Джин подошла к скамейке так близко, что, хоть она и была все еще слегка шокирована тем, как обошлись с ее маленькой подружкой, ей ничего не оставалось, кроме как сесть самой.
— Это очень мило… Я вас поздравляю.
– Очень мило с вашей стороны за меня порадоваться, - ответила Роза.
– И, заметьте, вы первая, кто об этом узнаёт.
— Мне это лестно, благодарю, - сказала Джин.
– Но у вас был такой важный разговор, а тут явилась я и помешала вам!
– По счастью, вы нас не прервали. Мы всё успели решить до вашего прихода. Он получил ответ, на который рассчитывал.
– Если бы я знала, я бы поздравила мистера Видала, - продолжала Джин.
– Вы бы его перепугали до потери сознания - он ведь жутко застенчив, - рассмеялась Роза.
– Да, по нему видно, что он жутко застенчив, но главное, - наивно заметила Джин, — что эта жуткая застенчивость не помешала ему вернуться к вам.
Роза продолжала веселиться:
– О нет, я не имею в виду, что он застенчив со мной! Со мной он держится так же уверенно, как, например, я с вами.
Джин за все это время ни разу не дотронулась до ребенка, Роза же без конца разравнивала ленточки на платьице Эффи,
– Вы решите, что это многое объясняет, - добавила она.
– Мне нетрудно представить, какой вам видится моя откровенность. Но я, конечно, ужасно нескромна - как и всегда.
Джин с тоской наблюдала, как чужие руки слегка, будто играючи, то здесь, то там прикасались к украшениям детского наряда.
– Если вы позволите и мне быть откровенной, я скажу, что считаю вас очень храбрым человеком. Этим я восхищаюсь больше всего на свете, потому что себя саму я вовсе не считаю такой уж храброй. Однако могу вам обещать, что вы тоже первой узнаете о моей помолвке, стоит ей случиться.
– Но именно помолвки, к сожалению, и не будет!
Роза, закончив прихорашивать ребенка, снова с удобством откинулась на спинку скамейки.
– Вы не хотите, чтобы я с вами об этом говорила?
– спросила она.
Джин смутилась. Лишь теперь, когда неосторожные слова уже слетели с ее губ, она осознала, как ясно говорят они о том, что сцена с Полом Бивером очень мало затронула ее чувства. Покраснев, Джин ответила:
– Я не знаю, что вам известно.
– Мне известно все, - бросила Роза.
– Мистер Бивер мне уже все рассказал.
Румянец Джин стал ярче.
— Значит, мистеру Биверу уже все равно!
– Вам же лучше, дорогая! Но позволите ли вы поделиться с вами, - продолжала Роза, - насколько не все равно мне самой?
Джин снова смутилась, но даже в смущении оставалась непринужденной и благожелательной.
– Я не совсем понимаю, почему вы должны мне что-либо говорить по этому поводу или почему я обязана вас слушать. Очень мило, что вы проявляете интерес…
– Мило-то мило, однако это не мое дело, я правильно вас понимаю?
– перебила Роза.
– Ответ, без сомнения, вполне естественный. Не спорю, я переходила границы благоразумного, питая надежду, что вы примете предложение Пола Бивера, и, более того, можно сказать, публично эту надежду выражая, и вы вольны ставить мне это в вину. Но позвольте вам сказать, что переходила я их не столько в действительности, сколько лишь по видимости. Есть одно благоразумие и другое благоразумие — все дело в мотиве. Вероятно, вы догадаетесь о моем, когда поймете, какое облегчение приносила мне мысль, что вы непременно отдадите свою руку Полу. Рука у вас очень маленькая и миленькая, но ее возможности намного превышают ее размер и даже красоту. Я совсем не собиралась вмешиваться в ваши дела - они не более чем часть картины. Меня интересовало лишь то, как ваш брак повлияет на дела других. Еще я хочу сказать, - мягко и неумолимо продолжала Роза, тогда как Джин, внимательно вслушиваясь в ее слова, дышала все тяжелее и, будто чувствуя нарастающую боль, отводила взгляд от прекрасной белой подвижной маски, чья мимика говорила о смысле сказанного столько же, сколько и произнесенные вслух слова, - еще я хочу сказать, как поражает меня ваша несправедливость по отношению ко мне. Вы запрещаете даже намек на то, что, в конце концов, имеет так много общего с фактом - относящимся уже к моей собственной ситуации, - по поводу которого вы без всякого стеснения выказали безудержную радость. Вы рукоплещете тому, что я - уж простите меня за грубость, если я назову вещи своими именами, - ушла с дороги, однако же я сама должна молча страдать, наблюдая, как вы ступаете по ней уверенней, чем когда-либо.