Другой Париж: изнанка города
Шрифт:
Голос Мориа гулко блуждал по подземным галереям. Через несколько минут мы остановились.
– Прислушайтесь! – поднял руку наш проводник и замер.
Мы с Моникой тоже застыли. Через мгновение нам показалось, что откуда-то издалека доносится орган. Мы переглянулись.
– Это не галлюцинация, – успокоил Мориа. – Просто большая часть Парижа стоит на пустотах. Призрачный город. Прямо над нами – церковь. Когда идет месса, здесь отчетливо слышен орган… Приглядитесь! Вот тут еще до сих пор заметен выбитый на стене знак лилии.
– Что это означает? – поинтересовалась
– Что над нами важное сооружение. Когда-то одновременно нумеровали дома наверху и подземные галереи. Внизу вешали названия улиц, которые сверху. Два города существовали параллельно. С тех пор сохранились некоторые следы.
– Париж немного напоминает мне Петербург, – вспомнилось мне. – Он тоже построен не на твердой почве.
– И костей под ним не меньше! – подхватил Мориа. – Каменоломни периодически обрушиваются, унося с собой человеческие жизни. Неведомо, сколько останков погребено в этих подземных галереях…
– Мориа, а почему, кстати, туристам в катакомбах демонстрируют именно кости? – спросил я.
– Для Парижа катакомбы – те же кладбища. Иногда их путают с катакомбами Рима и Греции, где молились и устраивали захоронения христиане. На деле – ничего общего. Просто в один прекрасный момент, в XVIII веке, в Париже стало не хватать кладбищ. А на существующих санитарная обстановка была ужасной, в любой момент могли начаться эпидемии, поскольку в общих могилах хоронили по несколько сот человек. Вот и решили избавиться разом от нескольких проблем и перезахоронили в каменоломнях останки усопших. Поэтому Париж стоит не только на пустотах – на костях! Мы находимся в сердце одного из самых крупных кладбищ Парижа. Вы ощущаете его холодное дыхание?
– Мне сейчас будет плохо… – тихо произнесла Моника.
– Я с тобой, – взял я девушку за руку, – не бойся ничего. И все-таки откуда странная любовь к кладбищам?
– А потом, – со странным энтузиазмом продолжил Мориа, – эпоха революций вмешалась и в царство мертвых. В катакомбах хоронили казненных и умерших недавно. Позднее тут упокоились останки министров и других выдающихся деятелей – Марата, Робеспьера, Дантона. Их косточки специально приволокли в подземелья с кладбищ, как будто это что-то реально могло изменить. Да и сам старик Гийомо, глава инспекции каменоломен, автор проекта подземного некрополя, тоже по иронии судьбы оказался неподалеку. Такие вот причуды судьбы!
– Да… Интересно…
– А ты любишь шампиньоны? – вдруг ехидно и совершенно некстати остановил меня наш провожатый и посветил в лицо фонариком.
– Ну, ем иногда. А что?
– В Париже выращивают особые шампиньоны.
– И чем же они отличаются от московских, например? – скептически поинтересовался я.
– Они растут в катакомбах, под землей. Удивительно вкусные, замечательные шампиньоны, такие же сочные, как земляника на кладбищах. Сам пробовал – не дам соврать! А еще в катакомбах когда-то варили пиво. Во время знаменитой Парижской выставки 1878 года в подземелье даже открыли кафе, прямо под Эйфелевой башней.
– А что там? – В неверном свете фонарика я все-таки обратил внимание на тщательно замурованный
– В тех каменоломнях находится секретный бункер! – торжественно сообщил Мориа. – Говорят, он существует до сих пор. Когда-то там располагался штаб военных действий. Вообще каменоломни были страшно милитаризованы. Тут неподалеку располагался еще и штаб Сопротивления. А уж сколько бункеров и полуобвалившихся бомбоубежищ на случай ядерной войны – и не сосчитать!
Мы оказались на своеобразном подземном перекрестке. Ни секунды не сомневаясь, Мориа свернул вправо.
– А почему не туда? – Я показал рукой в противоположную сторону.
– Нам нечего там делать! – сказал старик. – Там соби раются адепты одной из сект. Говорят, проходят сексуальные оргии и кровавые жертвоприношения. Разве нам сейчас это нужно?
– Нет, конечно. А что это за вензели на стенах? – спросил я, увидев непонятные иероглифы на стенах в свете фонарика.
– Это для тех, кто понимает, – нехотя сообщил старик. – Парижские бродяги издавна пользуются особым языком. На стенах не только катакомб, но если приглядишься, многих домов в Париже нанесены знаки и символы. Так еще средневековые странники обозначали места опасные и, наоборот, благоприятные, предупреждали друг друга. Символ иногда может донести гораздо больше информации, чем слово, но немногие могут его правильно расшифровать.
В голове начал выстраиваться потрясающий сюжет материала. Клошарский Париж обрастал легендами и призраками. Я размечтался о лэптопе и почте, чтобы поделиться с друзьями тем, что узнал за последние недели.
Но вдруг впереди послышался странный шум. Как будто кто-то шел нам навстречу. Наш гид замер, прильнув к стене и мгновенно выключив фонарик.
– Прячемся! – одними губами сказал он и знаком показал на нишу в стене. Мы с Моникой быстро проскользнули в укрытие. Мориа бесшумно последовал за нами, прикрыв собой вход.
Шаги приближались. До нас доносились обрывки разговоров. Люди были уже совсем близко. Я слышал, как отчаянно громко колотится сердце у Моники.
Несколько минут тянулись как часы. Мимо нас прошли, негромко переговариваясь между собой, несколько человек с фонариками. Я понял, что они говорили о каких-то трактатах.
Когда все стихло, Мориа сделал знак рукой:
– Выходим!
– Кто это был? – обеспокоился я.
– Подземелья довольно плотно заселены, как и города. В них есть свои обитатели. Скорее всего, это были катафилы.
– Катафилы? – переспросила Моника. – Как это понять?
– Любители подземелий! Они живут под землей, исследуют каждый миллиметр пространства. Кто-то надеется найти клад, кому-то в подземных лабиринтах легче, чем на городских магистралях. Они составляют и уточняют карты, что-то разведывают, некоторые ищут клады. Бывают разные персонажи. Лучше не встречаться с ними, чтобы не попадать в переплет.
– В Москве тоже такие люди есть, – заметил я. – Правда, называются они по-другому. Диггерами. Московские подземелья изучены, наверно, гораздо хуже парижских. Там до сих пор ищут библиотеку царя Ивана Грозного.