Другой жизни не будет
Шрифт:
Он держал в руках тело девушки, которое казалось ему прекрасным сосудом. Ее влага затронула в нем самую чувственную струну, и он всхлипнул в предчувствии удовольствия. Ее полные ноги раздвинулись, он вошел между ними, и окружающий мир перестал существовать. Что происходило потом, не очень-то помнил. Каким-то образом тетка Ванды
— Несколько часов назад ты перед Богом стоял, — начала тетка, — смотри, чтоб он тебя не наказал.
— Так ведь вы, тетя, с ним в контакте. — Голос у него дрожал, он чувствовал себя больным и разбитым.
На следующее утро неуверенно сел рядом с теткой за стол. Он не знал, сказала ли она что-нибудь Ванде. Но, видно, ума хватило промолчать. Ванда полностью вошла в роль молодой жены и была счастлива. Когда ксендз с Вандой вышли, тетка вынула из ящика какую-то тряпку и сунула ему под нос.
— Нашла в сарае, — сказала, а потом открыла дверку печки и бросила тряпицу в огонь. — Могу тебя обрадовать: ты не единственный, с которым Регина трусы теряет. У нее болезнь такая — с каждым должна. Все в деревне об этом знают.
Только сейчас ему стало не по себе. Эта сцена из прошлого, неопровержимо свидетельствующая о его неверности, дала понять, что он ничего уже не сможет исправить, что всегда был сопляком, таким и остался, не дорос даже до собственной старости. А она, Ванда… За обложку одной из тетрадей с ее записями был всунут листок с характерным детским почерком. Письмо сына, написанное по-английски. Он держал его в руках и не мог прочитать, это казалось ему тогда самым большим поражением. Он не должен был разрешать увести парня. Тот факт, что его сын в детстве не писал в тетрадке на родном языке: „Это Оля, а это…“, представлялось ему самым
Он должен был знать, что было в письме.
Дорогая мамочка, после твоего отъезда читал „Жизнь замечательных людей“ Плутарха. Я бы тоже хотел написать что-то подобное, уже начал работать над библиографией. Господин Силби сказал, что это отличная идея, и обещал мне помочь. Увидишь, мама, я буду знаменитым. Конечно, напишу по-другому, без сравнений. Здесь я с автором не согласен. Каждый человек — индивидуальность, именно это в нем и привлекает. Римляне считались наследниками Греции. Но одно дело заимствовать что-то из культуры, а другое — копировать. Заимствовать — это обогащать себя, а копировать — терять индивидуальные черты. А их нельзя терять, у людей слишком мало времени.
Целую тебя, дорогая мамочка, наверное, ты уже на автостраде. Подсчитал, что ты должна быть на уровне „Б“. Это совсем близко к дому. Возвращаюсь к чтению о Перикле и Фабии Максиме
Бумага сохранила давние откровения сына, достаточно удивительные для его тогдашнего возраста. Что она могла в этом понимать? Несчастливая замена, — промелькнуло у него в голове. С ней должен был оказаться Михал. И ей стало бы легче с нормальным ребенком. А если бы рядом с ним был младший, жизнь приобрела бы смысл. Тот, младший, Стефан Гнадецки, исправил бы все в нем, старшем. Но судьба перепутала карты, и вся семья пошла по неверному пути, вся жизнь исковеркалась. Однако, несмотря ни на что, Ванда…
— Вы ничего не знаете, — произнес он громко, и сыновья повернули головы в его сторону. — Ваша мать…