Другой

Мамлеев Юрий Витальевич

Лёня после этих слов взвизгнул, споткнулся и чуть не упал перед Аким Иванычем на колени.

— Да как можно! — закричал он в страхе, размахивая руками. — Я же собачонка, Аким Иваныч, по сравнению с вами. Я это чувствую! — брызжа слюной, продолжал он. — Я человек простой, тихий и глупый, ну как может быть, чтоб такого человека на тот свет не пустили, что ему места нет во Вселенной.

Лёня шатнулся и припал к дереву.

— Да я в муравейнике место себе найду, не то, что во Вселенной, — прямо-таки шипел он.

Аким Иваныч, однако, осадил его.

— Возьмите себя в руки, вы

же не баба. Я понимаю, вас это травмировало. Все разошлись, а вы остались.

— Но я же идиот, Аким Иваныч. Таким место есть. В чем же тогда дело? — влажные испуганные глаза его смотрели на Акима Иваныча, не отрываясь на суету.

— В общем, тупик в мироздании и в антропологии тоже.

— Какой бред! Какой ужас! — и Лёня покраснел, словно ему надрали уши. — А как вы-то?

— Что я? Меня уже третий раз не пускают. И, может быть, вообще никуда не пустят. Но я не горюю. Разве я похож на страдальца?! — и Аким Иваныч захохотал, обнажая золотые зубы во рту. — Страдальцы — они в XIX веке были, а сейчас для этого надо придумать слово какое-нибудь похлеще, из самых неописуемых глубин.

Лёня стараясь изо всех сил не показаться бабой, чуть-чуть бодро поплелся по дорожке за своим приятелем.

— Ничего, — не вполне человечьим голосом весело сказал Аким Иваныч, — в нашей ситуации есть много преимуществ, Леня. Когда-нибудь вы это поймете. И для нас приготовят в конце концов такую обитель… молчу… молчу.

— Значит, что-то произойдет, и я стану иным. Когда?

— Не задавайте инфантильных вопросов. Живите, как жили. Если считаете себя идиотом, так и считайте на здоровье. Взрыв произойдет помимо вашей воли…

— Я не думал, что я — это, оказывается, не я… — вырвалось у Лени.

— И не думайте. Не ломайте голову. Впереди — вечность.

И тихонечко, как все равно любящий папаша с сынком, они подошли к выходу.

— А вон и Сашок в машине меня поджидает, — и Аким Иваныч указал на малинового цвета автомобиль у ворот кладбища.

Лёня увидел маленькую фигурку человека, дремлющего у руля.

— Он не из тех… не с поезда? — беспокойно спросил Леня.

— Ни в коем случае, — успокоил его Аким Иваныч. — Близок к этому, но пока — нет.

— Аким Иваныч, а как же связь, должен же я знать…

— Ну, во-первых, я все ваши координаты знаю.

— Как вы знаете мои координаты? — по-детски спросил Леня.

— Дорогой мой, я за вами еще с вашего детства наблюдаю. Прямо, как только вы вылезли на свет.

Лёня растерялся и стал топтаться на месте.

— Во-вторых, за моими координатами вам не уследить. Так что связь будет верная, но односторонняя. Может, появится человечек от моего имени, Глебом зовут. Учтите.

— Да как же может быть такое существо, которому в мире нет никакого соответствия и понимания?!! Я брежу или живу, Аким Иваныч?!

— Вы опять за свое?.. До свидания и живите, — Аким Иваныч вдруг поцеловал Леню в щечку и в лобик, махнул рукой и направился к машине.

Сашок улыбнулся ему навстречу. Однако Аким Иваныч успел сунуть Лёне в карман газету, где черным по белому извещено было о небывалом крушении пассажирского поезда, которое произошло как раз в тот день, когда Лёня Одинцов уходил-то мира сего. Но, как

оказалось, не безвозвратно.

глава 5

Когда Лера вернулась с работы, Лёня уже походил на нормального человека. Он совершил чудо, чтобы казаться таким. Но, все же, ложась спать, нервная и чуткая Лера вдруг спросила его:

— Ты кто?

Лёня вздрогнул, тем более он и сам теперь не знал, кто он. Внутри души он стал даже побаиваться самого себя. Вздохнув, он полез к жене под одеяло.

Утром Лера, еле позавтракав, побежала по делам. Лёня, решив, что все происходящее вне сферы его ума, решил обратиться за помощью. А к кому же было обратиться, как не к Вадиму. Вадим был весьма сведущ в разных тайных науках и учениях.

Лёня позвонил Вадиму, сказав, что хочет поговорить с ним наедине. Вадим ответил, что у него Алёна, но она скоро должна уйти, — «к сожалению» — добавил Вадим.

Лёня совершенно не понимал, даже не отдавал себе отчета, что за человек эта Алёна, которую так обожал Вадим. «Почему она все время дрожит за свою жизнь?» — думал он, собираясь к Вадиму. — «Даже улицу переходит дрожа. За кого же она принимает себя, что так до истерики ценит свою жизнь? Я вот, оказывается, какой-то потусторонний мотылек и ничего больше. Чего мне дрожать, переходя улицу. Она, наверное, считает себя каким-то исключением, или же тут опять какая-то тайна. Не может нормальный человек так дрожать за свою жизнь. Конечно, сейчас жизнь стала не в меру тяжелой, того и гляди прирежут. Но все-таки… Многие, правда, стали пугливы, и если вечерком безлюдным видят человека, то шарахаются: не смерть ли моя? Даже при дневном свете шарахаются. Перестали доверять друг другу, вот до чего дошли. Но с Алёной это не сравнить. Она и в раю будет оглядываться».

Дверь ему открыла блондинка лет 27, симпатичная, чуть полная; в глазах голубеньких светился ум, немного печали и еще что-то, что определить Лёне было трудно. Алёна провела его в гостиную, где в кресле расположился Вадим. На журнальном столике — кофе, шоколад, печенье. По стенам — книги. Одна валялась на столике. Лёня прочел заглавие: «Вопреки смерти». Женский голос пел:

Ах, как хочется быть, бытьАх, как хочется жить, жить

Лёня поежился: «Начинается. Что они так хотят жить, особенно быть. Я не очень хочу и жить, и быть. Я сам не знаю, чего теперь хочу.»

Между тем Алёна налила ему ароматного кофейку, положила на блюдечко пирожное и булочки, не забыла и лимонные корочки. От такой женской ласки Лёня чуть не прослезился. В другое время он бы не обратил внимания, но сейчас нервы сдали.

— Вы столько пережили, Лёня, — с участием посмотрела на него Алёна. — Я бы с ума сошла.

— Все бы ничего, — прошептал Лёня, — но что-то во мне надломилось.

— Ужасно. Тоже мне мироздание. Куда ни ступи — один кошмар, — заметили Алёна.

— Ну, ладно, Алёнушка, — успокоительно вмешался Вадим, — не суди слишком строго. А то еще докатишься до слезинки замученного ребенка. Мы в другое время живем.