Друид
Шрифт:
– Бишкек, - отозвался Дима, всё ещё не сводя глаз с перчатки, на которой оставались следы высохшей крови.
– Нехорошо, оружие нужно всегда держать в чистоте.
– Произнес Бишкек, кивнув на перчатку.
– Обычное оружие, да. Но вот грязная перчатка, может и не убьет врага, но инфекцию в рану занесет обязательно, - пояснил он грязное состояние своего оружия.
И ещё несколько секунд они умышленно мерились взглядом, ни один из них не хотел проигрывать другому, даже банальную игру в гляделки. Может это и звучит со стороны как-то по-детски, но зачастую, всё решается еще до того, как кто-то достанет
– Котята, - ракшас вернулся к вопросу, по которому подошёл к молодому семейству оборотней.
– Вы ведь приемные родители, так?
– А ты почему интересуешься?
Когда дело касалось Ольхи или малышей, в Бишкеке закипала нечто животное, наверное, приобретённая его часть, которая и позволяла перевоплощаться в Росомаху. А Росомаху, как известно, предпочитает обходить стороной, даже косолапый Хозяин тайги. Не боится, но и связываться не любит.
– Я - ракшас.
– кошачий снова попытался изобразить улыбку.
– А эти малыши - котята.
– Оборотни.
– Поправил его Бишкек.
– Но котята. И я думаю, что в прайде, среди себе подобных, им было бы комфортнее, чем среди... ...с кем, кстати, имею честь?
– Хер тебе, усатый.
– С вызовом произнес Бишкек, чувствуя, как волна трансформации захлёстывает его тело.
– Кай и Герда, наши дети.
С этими словами, Бишкек оттолкнул ракшаса в его пушистую грудь частично трансформирующейся в когтистую лапу рукой, освобождая дорогу себе и провоцируя кошачьего. Это та самая линия рубикона, после этого, ракшас либо должен напасть и Бишкек к этому готов, либо отступить. Саргарос отступил, однако на его лице всё ещё блистала клыками улыбка.
– Вы ведь ещё не повенчаны, так?
– спросил он, теперь уже ловя взгляд Ольхи, которая почему-то, начала его прятать.
Народ, как будто спинным мозгом чувствовал назревающий конфликт, и их уже обступила толпа праздных зевак, желающих развязки конфликта. А еще лучше, и чьей-то крови.
– Тебе какая разница, блохастый?
– Бишкека никак не отпускало чувство, что он опускает какую-то мелкую, но очень важную деталь.
– Я тоже буду биться за руку этой молодой мамочки, - промурлыкал ракшас.
– Повтори, - процедил Бишкек.
– Что у нас на завтра? Достать Сапожок из проруби? Мы, кошачий, не любит воду, но ради такого, не грех, и замочить шерсть. А заодно и посмотрим, кто из нас блохастый, - последние слова, были адресованы уже в адрес Бишкека.
С этими словами, ракшас развернулся на кончиках лап и виляя хвостом по-кошачьи, гордо растворился в толпе. А вот Бишкек стоял, и не знал, что ждать от завтрашнего дня. И главное, зачем чужестранцу два малыша, ради которых, он готов идти на конфликт и даже жениться. Очевидно ракшас, что-то знает про Кая и Герду, и хорошо бы и ему узнать, что.
Китеж. Столица Скив. Второй день гуляний.
Второй день гуляний встретил Бишкека, совсем не в праздничном настроении. Мысли о том кошачьем, не давали расслабиться Бишкеку, и он провел без сна почти всю ночь. Утром, согласно обычаю, жених должен
Огромную прорубь, вырубленную во все еще крепком, но уже потемневшем от весеннего солнца льду, окружили больше двух десятков девушек, и, примерно столько же, может не намного больше, парней. Редко на какую невесту претендовало два жениха и сейчас, стоя по разные края полыньи, ракшас и росомаха буравили друг друга взглядом. Все ждали, когда невесты бросят красные сапожки в озеро и хозяйка города, за глаза называемая Хозяйкой мертвой воды, Хельга, махнет красным платком.
Официально, в Китеже заседал совет старейшин родов, но розововолосая хозяйка живой и мертвой воды, была над ними. Не найдется сколько-то значимой семьи, не обязанной ей - магу, великой целительнице, воительнице, не сдавшей Китеж ни одному врагу, и просто необычайно красивой женщине. Из тени она правила Китежем уже больше двух десятков лет, но и сейчас, на вид, ей было чуть за двадцать.
В темную водную гладь, покрытую рябью от небольшого ветерка, ударило две дюжины женских сапогов ярких цветов, расшитых шелком и бисером, а затем, пестрая праздничная обувь начала медленно уходить на дно. Когда же последние яркие пятна растворились в темноте весенней проруби, белый платок в руке Хельги, опустился вместе с клекотом белого кречета в небе - ее ручного питомца.
Больше двух дюжин мужчин в человеческой и звериной ипостаси нырнули в прорубь, создав стену из брызг. Кто-то сразу доставал сапожок и довольный выбирался на сушу в объятия счастливой невесты с полотенцем на изготовке. Кто-то выныривал, набирая полные лёгкие воздуха, а затем, его голова снова исчезала под водой.
У Бишкека же, всё шло гораздо запутанней, здесь он соревновался не только с темным омутом, который мог и не вернуть оставленный на время сапожок. Помимо темных вод и обитающих в них сомов, у него был еще и главный противник: ракшас не думал отступать вот озвученных вчера слов, и сейчас тоже плавал где-то в толще воды.
Сапожок, Бишкек всё-таки выловил, но сначала это был не тот, тоже красный и расшитый и бисером, однако рисунок на голенище, принадлежал Аистам, а у Ольхи был вышит косматый зверь, больше напоминавший медведя, но Ольха упрямо твердила, что это никто иной, как Росомаха.
Со стороны казалось, не так уж и сложно искать яркие предметы женской обуви, но заветный Сапожок, всё не попадался на глаза. И противная, ядовитая мысль о том, что сейчас, возможно, Саргарос уже держит в руках красный сапожок, отравляла его кровь сильнее недостатка кислорода.
После третьего нырка, ноги Бишкека начало сводить отхолода, и он решился на отчаянный поступок - не глядя сгреб всё, что отдалённо напоминало сапоги, и хотя бы чуть-чуть имело красный оттенок, и вынырнул. Есть, у него получилось, нелепый медвежонок, которого Ольха упрямо окрестила Росомахой, красовался на голенище одного из выловленных сапогов, и он, выпустив из рук все остальные, направился к краю полыньи, где горел жаркий костер, и стояла Ольха, с расшитым льняным полотенцем в руках.