Дружба, зависть и любовь в 5 "В"
Шрифт:
Но она пришла ко мне не для литературных разговоров.
Я чувствую, она ждёт – когда я спрошу, почему она тогда сбежала из Москвы в Ленинград. Событие, что ни говори, серьёзное. Не каждый день одиннадцатилетние девочки пускаются в путешествие одни – без взрослых, без билета, без разрешения.
Конечно, мне очень хочется знать, но не хочется спрашивать. Я и так слишком много задавала ей вопросов, этой девочке. Она не из тех, кто спешит ответить. Теперь мне нужно, чтобы она сама рассказала. Если захочет, конечно. Ну, а если не захочет – что делать.
Многое и так видно. Девочка вернулась домой – сидит домашняя девочка с белым воротничком, причёсанная. Не вагонный
Вот она отодвинула чашку, взяла пастилу, съела не спеша.
– Рассказать вам, почему я тогда убежала?
– Расскажи.
– А вы никому не скажете?
– Не скажу, раз ты не хочешь. Она задумывается. Потом говорит:
– Или, знаете, можете рассказывать и даже писать. Пожалуйста, мне не жалко. Только имя измените.
– Хорошо. Если твоя история пригодится моей повести, я её напишу. А имя – пожалуйста. Хочешь, я назову тебя Эсмеральдой?
– Нет, что вы. Не надо Эсмеральдой. Лучше знаете как? Тамарой. Вот Тамара мне нравится.
Потом она начинает рассказывать историю. А я слушаю. И мне представляется, что эта история здесь нужна по многим причинам. А главное, потому, что мы в пятом классе.
Пусть не в одном и том же. Это как раз не так уж важно.
Песня на французском языке
Тамара сидела на подоконнике и болтала босыми ногами. Этого делать было нельзя. Сидеть на подоконнике нельзя, потому что подоконник на пятнадцатом этаже. Болтать ногами нельзя, это каждый знает. А тем более – босыми. Но такой уж человек эта Тамара.
Мамы в это время, конечно, не было дома и папы тоже не было. А внизу, во дворе, стояли две девочки. Это были солистки из школьного хора. Солистки смотрели на Тамару, а она на них – сверху. Одна солистка подняла голову и приставила руки к глазам, как будто смотрела в бинокль. А Тамара продолжала сидеть над бездной и болтать ногами как ни в чём не бывало. Вообще-то беспокоиться о ней не надо – Тамара была крепко привязана. Она взяла довольно толстую бельевую верёвку, обкрутила её вокруг шкафа и подпоясалась другим концом, завязав верёвку на двойной узел. Получилось прочно, как в самолёте: «Граждане, пристегните ремни».
Разумеется, тем двоим, во дворе, верёвка была не видна. Они должны были видеть, что отважная девочка сидит на огромной высоте и ничего не боится. Пусть в солистки выбрали не её, пусть. Зато она сидит теперь под самым небом и распевает во всё горло песню о покинутой красавице, да ещё на французском языке.
Конечно, девчонкам внизу было видно, что Тамара достаточно высокого мнения о себе. А что они могли сделать? Пусть у них слух лучше, пусть голоса сильнее, пусть они солистки, а она нет. Но теперь они стоят на земле, как самые обыкновенные люди, а она там, в вышине, распевает свою песню на французском языке. Когда будет в школе утренник, они, эти девочки, выйдут вперёд и запоют своими сильными красивыми голосами, а Тамара будет стоять сзади, и никто её не увидит. И нечего ей из себя воображать слишком много. Одна солистка покрутила пальцем около виска. А Тамара запела ещё громче. Другая солистка крикнула в гневе: «Ставит из себя!» А Тамара засмеялась и показала нос.
«Пойдём», – сказала одна.
«Пошли», – ответила другая.
Но они стояли и не уходили, и, задрав головы, смотрели на Тамару. А раньше, пока она не догадалась сесть на окно и заорать громким голосом, они, эти солистки, не обращали на неё никакого внимания. Просто знать её не хотели – человек из толпы, и всё. А теперь заметили. Стоят, шепчутся. Может быть, оценят, наконец.
«Что это ты? Себя выставляешь!» – кричали солистки.
А в это время
И тут вдруг случается ужасное. Крепкая рука хватает Тамару за шиворот. А другая рука, тоже крепкая, отвешивает ей, Тамаре, прекрасной и очаровательной певице, отважной и недосягаемой, вполне увесистую оплеуху. И звон этой оплеухи разносится по всему двору. Звон унижения и позора.
Это пришла с работы Тамарина мама.
Тамара, конечно, не слышала, как мама вошла в квартиру: песня о красотке звучала громче, чем хлопнувшая дверь. А мама сразу заметила всё: и свою любимую дочь на открытом окне, и верёвку, протянутую через комнату к шкафу. И дикую песню, исполняемую диким голосом на весь двор. Да ещё на французском языке, которого мама не знала. Зато мама знала, как поступают с такими детьми, которые совершают сто преступлений в минуту. Мама дала дочери затрещину, стащила её с окна и ещё добавила. Мама дала волю своему возмущению.
Тамара, конечно, взвыла от обиды.
– Я же привязана! Крепко! При чём здесь пятнадцатый этаж? Я же привязана, не видишь разве?
Случилось самое ужасное, что могло случиться в этот день. Внизу раздался долгий громкий хохот. Потом девчонки удалились, и в каждом их шаге было презрение. Теперь-то весь хор и вся школа узнают про это.
Вот такой позор пришлось испытать Тамаре. И она размазала по лицу слёзы и стала принимать решение.
С такой матерью она никогда в жизни не помирится – это ясно. В школу Тамара больше не пойдёт – это тоже ясно. Видеть ехидные взгляды – этого она не вынесет.
Пришёл с работы папа. Тамара сквозь всхлипывания слышала, как мама рассказывала ему про окно, про верёвку и про песню на французском языке. Мама всё время переспрашивала взвинченным голосом: «Представляешь?!»
Тамара надеялась, что папа за неё заступится. Мужчины всё-таки не мелочные, они не поднимают шума из-за пустяков.
Но папа повёл себя не по-мужски. Он шумел. Он стучал кулаком по столу так, что прыгала крышка на кастрюле. Потом он рявкнул на Тамару: «Чудовище!» Потом он лёг на диван, сунул под язык какую-то таблетку и сказал, что такие, как она, не достойны того, чтобы тратить на них слова и нервы. А сам всё тратил и тратил и слова, и нервы. Кричал с ненавистью на родную дочь. Ругал её, грозил, что возьмётся за её воспитание всерьёз.
Вот тогда решение было принято окончательно и бесповоротно.
Она, Тамара, уедет из дома. Навсегда. В любой город, лишь бы быть подальше от них, от этих жутких родителей, которые могут кричать на единственного ребёнка и даже поднять на него руку. На ребёнка! На дочь! На прекрасную девочку!
Когда на тебя кричат и поднимают на тебя руку, очень трудно чувствовать себя прекрасной.
Она уедет. И тогда все они пожалеют. Была такая милая, такая славная девочка Тамара. Никому не делала ничего плохого. Пела песенки, сидела на окошке. А злые люди не поняли её, затравили, довели до крайности.