Дружина специального назначения
Шрифт:
— Поясняю специально для тебя. Ну ты же не пошлешь, скажем, Штирлица в штыковую атаку на укрепленную высоту? Вдруг он там, не дай бог, погибнет и не сможет больше супостата за нос водить. Вот и мне в бой никак нельзя, такие головы нужны в тылу, — скромно заметил черт.
— А как же мы с Любавой? — не понял Солнцевский.
Изя немного покумекал и милостиво согласился:
— Ладно, вы будете меня охранять.
Солнцевский сделал большой глоток из бутыли и спокойно заметил:
— По шее не боишься получить?
— Не-а, ты добрый, — спокойно отозвался черт,
— Добрым меня еще никто не обзывал, — почесал затылок озадаченный Солнцевский. — А насчет шелухи, пожалуй, ты прав.
— Все когда-то происходит в первый раз, — философски заметил Изя.
Тут повозка подъехала к «Чумным палатам», и вялая дискуссия прервалась сама собой. Встретили друзей радостный Мотя и недовольная Любава.
— А вы мне еще говорили, что тюнинговать — это не значит пить, — буркнула Соловейка.
— Конечно, не значит, — тут же парировал черт. — Любавушка, ты только посмотри, что мы с нашей повозкой сделали!
Соловейка осмотрела усовершенствованное средство передвижения и, как ни странно, осталась довольна увиденным, а чисто для проформы буркнула:
— Баловство все это.
— Конечно, баловство, но баловство мягкое.
— Слышь, Любава, а я добрый? — неожиданно спросил задумчивый Солнцевский.
— Конечно, — не моргнув глазом ответила Любава, проверяя свое место на облучке.
— А так? — переспросил Илюха, состроив жуткую рожу полного отморозка.
— И так, — хмыкнула Любава, мельком пробежав глазами по физиономии Солнцевского. — Глаза все равно добрые. Ты иногда хочешь показаться свирепым, но они тебя всегда выдают.
Илюха совсем растерялся и, буркнув что-то на прощание, отправился в палаты.
— Чой-то с ним? — удивленно спросила Соловейка, когда за Солнцевским хлопнула дверь.
— Не обращай внимания, так сказать, специфика бывшей профессии.
— А разве плохо быть добрым? — не унималась Любава.
— Во всяком случае непривычно, — философски заметил черт и тоже отправился спать, напевая про себя песенку далеких тридцатых годов двадцатого века: «Если завтра война, если завтра в поход...»
* * *
А назавтра действительно был поход. Даже малая княжеская дружина представляла собой величавое и необыкновенно красивое зрелище. На солнце сверкали кольчуги, звякали шпоры, ржали кони. Во главе войска, словно пушкинский Командор, восседал на белоснежном коне Севастьян.
Вся «Дружина специального назначения» тоже была, так сказать, при всем параде. Косухи, шипы, кольца смотрелись весьма достойно на общем фоне. Прибавить к этому «нью-паджеро» и резвящегося Мотю, и становится понятным, почему команда оказалась в центре всеобщего внимания.
Кто-то, конечно, пытался съязвить по поводу не соответствующей богатырской сути повозке, но после того, как Мотя поднялся в воздух и оттуда пометил наглеца весьма специфическим образом, смешки тут же прекратились.
Змей убедился, что воспитательный
К концу дневного перехода Изя с Илюхой приуныли. Таращиться на богатырей надоело, пейзаж оказался хоть и насыщенным, но весьма однообразным. От скуки черт принялся развлекать Любаву анекдотами. Соловейка оказалась таким благодарным слушателем, что вскоре от ее смеха начали спотыкаться лошади, а вокруг их повозки собралась толпа богатырей, с жадностью ловивших Изины перлы. Причем оказалось, что чем проще и, так сказать, бородатее был анекдот, тем искреннее смеялись слушатели. И тут Изю понесло...
После минимальной временной адаптации в ход пошли Пятачок, Винни-Пух, Крокодил Гена, Штирлиц и конечно же Рабинович. Последний, естественно, получался у Изи особенно хорошо.
— Рабинович, как ваше здоровье?
— Не дождетесь!
Выдал очередное старье черт, и после небольшой паузы (что поделаешь, люди служивые), окрестности огласил богатырский смех. После этого анекдот пересказывали дальше, и еще несколько минут то тут, то там, раздавались взрывы хохота.
— Или еще, — продолжал в том же стиле черт. — Встречаются две боярыни поутру. Одна другую и спрашивает: «Софочка, таки ты что, заболела?» — «Не, а с чего ты взяла?» — «Да сегодня чуть свет от тебя вышел лекарь». — «Ой, я тебя умоляю, когда от тебя вчера выходил богатырь, я не вопила на всю улицу, что началась война!»
От такого старья Илюха осатанел еще в своем времени, так что больше терпеть издевательств не смог.
— Изя, может, я, конечно, добрый, но если ты сейчас же не перестанешь, то я тебя придушу своими собственными руками.
— Скажите, пожалуйста, какие мы нервные! — недовольно отозвался черт. — Уж ты-то должен знать, что во время проведения боевых действий особенно важным становится микроклимат в подразделении.
— И рука не дрогнет, — спокойно добавил Солнцевский.
— Да хорошо, хорошо, — недовольно отозвался черт и обратился к терпеливо ждущим очередного анекдота богатырям: — Баста, карапузики, кончимся танцы. Самый великий юморист всех времен и народов на сегодня прощается с вами. Думаю, что к следующему концерту мы утрясем вопросик о денежном вознаграждении за мой скромный труд. Цветов не надо, лучше деньгами.
— Вылитый Петросян, — буркнул Солнцевский. — И шуточки такие же свежие.
Услышав такое оскорбление, Изя оцепенел, пытаясь восстановить сбитое дыхание, половил воздух ртом, и уже после этого, стараясь держать себя в руках, изрек:
— Хочу заметить уважаемому Илье, уж не знаю, как вас по батюшке, но сейчас вы обидели меня по-серьезному. Так меня еще никто не обзывал!
Друзья надулись друг на друга, как два хомяка, и только плотный ужин, сотворенный Соловейкой, помирил их. Изя обещал поискать в репертуаре что-нибудь посвежее, а Солнцевский поклялся больше никогда не обзывать его Петросяном. На том и порешили ко всеобщему удовлетворению.