Дружище Тобик (сборник)
Шрифт:
Как-то целую неделю шли на участке холодные дожди. И так же часто, как шли дожди, приходилось псам бегать в наряд. Но теперь не трём псам, а двум. Потому что как только пограничники подходили к Пирату, который совсем недавно хитро и нагло смотрел на соседей, он тут же ложился, клал на вытянутые лапы морду и начинал кряхтеть, скулить, ему щупали нос, уши, и вожатый разводил руками:
— Болен!
И если бы Буран мог, он крикнул бы: врёт, он не болен! А болен Сардар! Послушайте, как он хрипит!
Но Сардар скулить не привык.
Как-то под утро после ночной работы Буран вздремнул и радостно зажмурился: он увидел во сне тёплый большой город и весёлые полосатые рубахи с полосатыми лапами. Но вдруг в город ворвался нарушитель, за которым он погнался, началась страшная погоня, какой Буран никогда не видел и не знал.
Он открыл глаза и понял, что с его сном смешался сон Сардара. Это Сардар мчался за противником из последних сил, у него колотилось сердце и свистело в груди.
Уже наступило утро, а Сардар всё гнался, сердце его колотилось, и погоне не было конца… Он должен был догнать нарушителя, хотя, может быть, бежал в последний раз.
Настоящие собаки всегда чувствуют этот последний раз, и Буран волновался и скулил, беспокоясь за товарища.
А беспечный Пират сидел себе как ни в чём не бывало, весело вертел головой, и, замечая это, Буран наливался злостью, шерсть на нём поднималась, и сдерживал он себя только потому, что пограничная собака должна уметь держать себя как положено.
Но вот к клеткам подошёл повар, сунул в клетки миски с похлёбкой.
И, почувствовав, что сейчас должно произойти, Буран насторожился.
Пират протиснул морду в клетку всё ещё гнавшегося за врагом Сардара, потянул миску к себе, и в тот же миг, перемахнув через ограду, Буран выбил дверь его клетки и всеми зубами впился в подлую морду вора…
Сбежавшиеся пограничники едва вытащили его из клетки и взяли на цепь. Приезжий инструктор службы собак развёл руками: «Ничего не понятно!» А вожатый — первый вожатый Бурана — заметил в клетке Пирата миску соседа и сказал: «Почему не понятно? Всё понятно!»
И когда днём Пират без жалоб старательно пошёл по следу, вожатому тоже всё стало понятно.
А Буран сидел на цепи и чувствовал себя настоящей, самой настоящей пограничной собакой…
Юрий Яковлевич Яковлев
Вдвоем с собакой
Я иду по родному городу, а рядом с мной, не отставая ни на шаг, идёт моя собака — Динго. Мы идём по тротуару, шагаем по мостовой, перебегаем перекрёстки. Время от времени мы понимающе смотрим друг на друга. Так, по крайней мере, кажется мне.
В моей собаке, помимо стати и красоты, — внутреннее благородство. Его излучают глаза, оно угадывается в лёгкой уверенной походке, в плавных поворотах головы. И в том, что она идёт рядом, не отставая и не забегая вперёд.
Я
Многие улыбаются ей. Многие — это, конечно, ребята — смотрят с открытыми ртами, и по этим открытым ртам я безошибочно определяю, что они дорого отдали бы, чтобы стать обладателями такой собаки. Некоторые пугливо отходят в сторонку. Есть такие, которые смотрят холодно, неодобрительно. Этих ничем не проймёшь — ни красотой, ни благородством. Они, вероятно, не радуются ни первому листку на дереве, ни первой снежинке на рукаве пальто. Они как бы выросли на засушливой почве, очерствели…
Собака помогает мне на ходу разбираться в людях. Конечно, не точно — очень условно, очень относительно. Но после того, как я пройду по городу со своей собакой, у меня пробуждается радостное чувство оттого, что по всем улицам ходят хорошие, неравнодушные люди. Они отзываются на взгляд моей собаки, как на знакомый пароль.
Иногда мы делаем привал. Я стою, а Динго ходит вокруг, присматривается, прислушивается, принюхивается. Тогда возле нас обязательно кто-нибудь остановится. Например, мальчишка.
— Это пограничная собака? Да? Она задержала нарушителя? Да? Ей за это дали медали? — Глаза горят от восторга и любопытства.
— Нет, она не пограничная. А медали ей дали за экстерьер.
Что такое «экстерьер», он не понимает. И я пытаюсь объяснить популярнее:
— За красоту.
— А разве за красоту дают?
— Собакам дают. А ещё у неё медали за дрессировку.
— Значит, она учёная?
Мой собеседник ухватывается за это. Ему обязательно надо как-то раскрыть необыкновенные достоинства этой красивой сильной овчарки: она не пограничная, но зато учёная Это тоже не плохо.
Он стоит молча. Потом вздыхает и нехотя уходит.
Его сменяет пожилая женщина:
— У нас до войны была такая собака. Её взяли в армию. Она на спине таскала рацию. Погибла под Смоленском. Нам прислали похоронную.
— Разве на собак тоже присылали… похоронную? — удивляюсь я.
— А как же, — говорит женщина, и глаза её становятся грустными…
— Ах ты, моя красавица, ах ты, умница, — это уже возле нас остановилась старушка. — И погулять тебе негде. Ходишь по тесным улицам.
На меня она не обращает внимания. Она говорит с собакой. Ну что же, с собакой тоже можно говорить.
Вообще с собаками хорошо говорить. Они не спорят, не перебивают. Внимательно слушают. Наклонят голову набок и слушают. И кажется, всё понимают.
Навстречу нам идёт молодой папа с маленьким сыном. Папа длинный и худой, а сын круглый, краснощёкий. Он катится рядом, как колобок.
— Вот собака, — говорит папа, — она тебя съест!!
Маленький человек не очень-то верит в отцовское предостережение. У него своё определённое мнение: собака — это хорошо!