Друзья и враги Анатолия Русакова(изд.1965)
Шрифт:
Дошло до того, что мать сама предлагала ему: «Сходи, Бобик, в кино, отдохни», — а он, подумать только, отказывается. Если и выходит погулять, то только с мамочкой. Агния Львовна не могла нарадоваться! С удовольствием она выслушала просьбу Боба не пускать Пашку в дом, если тот появится.
Пашка наведывался два раза, но получил в прихожей такой яростный отпор от Агнии Львовны, такие ощутимые подзатыльники, что больше не рисковал соваться.
Лику тоже радовало поведение Боба. Лишь отец никак не мог взять в толк, почему сын сиднем сидит дома
В подворотне Боб увидел Пашку, развлекавшегося дракой двух маленьких мальчишек. Он заставил их драться, пригрозив, что изобьет обоих, если они не послушаются. Боб хотел прошмыгнуть мимо, но было уже поздно. Пашка увидел его и вместо приветствия сказал:
— А ну, гони мои сто монет, прохиндей несчастный! — Забыл долг?
— Нет у меня, Пашечка, честное слово.
— Знать ничего не знаю! Ты проиграл, ты и отдавай.
— Пашечка, миленький. Честное слово! Честное слово, на днях отдам.
— «На днях», «честное слово»! — передразнил Пашка. — Может, честное пионерское? А разве не ты книги крал в магазине?
— Тише, услышат, — зашептал Боб, испуганно оглядываясь.
— А кто крал деньги у папочки и мамочки, кто крал водку, вино и папиросы? Я, что ли? — Пашка кричал, но, впрочем, так, чтобы не услышали жильцы дома.
— Ну, Пашечка, ну ради бога…
— Сегодня в семь вечера приходи к моему дому. Дам тебе отыграться.
— Я не хочу играть в очко. Я обещал папе.
— А вот я пойду и скажу твоему папочке про сто рублей. Что тогда будет? Знаешь?
На глазах Боба навернулись слезы. Он остро жалел себя, он тосковал по свободе, которую потерял так неожиданно. Он опутан Пашкой, опутан Рудей и тем Цыганом, за которым стоит невидимый и страшный Леня Чума, которого даже Цыган боится. Он один, Боб. У него нет прежних друзей. Даже на конференцию в Планетарий он не смеет пойти теперь. А может быть, права нянька? Надо было потихоньку покаяться в церкви, поцеловать крест, икону, и все бы сняло? Не было бы рядом Пашки. А теперь Пашка стоит тут и насмешливо говорит:
— Ты не заснул, крокодил?
— Пашечка, будь другом, — пролепетал Боб, — давай на послезавтра. У меня сегодня доклад…
Пашка многозначительно свистнул, придвинулся и презрительно смерил Боба взглядом с головы до ног:
— А вот я спою твоему папочке: «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно». Чтобы как из пушки! Придешь?
— Приду, — еле выдавил из себя Боб.
Сутулясь, Боб стоял возле дома Пашки. Не так-то просто отвечать на вопросы знакомых, куда он исчез, когда его мама «все телефоны оборвала». Заметив Ликиных подруг, Боб повернулся к ним спиной и медленно двинулся вперед по улице. Когда девушки поравнялись, Боб, чтобы его не узнали, быстро повернулся, побежал обратно, но наскочил на худенького Гарика Морова, долговязого, вечно смешливого Юзика Бернштейна и
Боб приветственно взмахнул рукой и попытался улизнуть. Женя схватил его за руку. Мальчики засыпали его вопросами. Почему его не видно в Планетарии? Будет ли на конференции? Почему его искали родители?
— Летал с дядей… Поехал провожать его на аэродром… Дядя вылетел на Северный полюс, ну и я увязался… незаметно спрятался в багажнике…
— Ты был на полюсе?
— Не совсем… Дядя облетывал новый самолет, и вдруг вынужденная — посадка… Тайга! Болото, медведи… Радио отказало. Поэтому дядя не смог сообщить обо мне домой.
— А самолет? — спросил Женя.
— Самолет? — переспросил Боб и ответил так, как на такие вопросы отвечал дядя. — Государственная тайна!
Боб врал вдохновенно, но, чтобы его не уличили, повторял:
— Не могу рассказать, государственная тайна.
И идет он сейчас в аптеку. Там, в тайге, медведь погнался за ним. Он, Боб, даже плыл, а вода холодная, ну и вот… Боб взялся за горло и надрывно закашлял.
— А медведя застрелили?
— Дядя, из карабина.
— А шкуру сняли? Привезли? Большая?
— Сняли. Большая… Подарили эвенку.
Потом он расскажет все подробно, а сейчас больно говорить, и голос пропал, еле шепчет. А куда они шли? О чем так громко спорили? Пусть расскажут, а ему трудно говорить. Уловка удалась. Оказывается, мальчики шли в «Индийскую гробницу» готовить «Устин журнал» к предстоящей конференции. «Индийской гробницей» они называли Планетарий. Устей звали контролершу в Планетарии, маленькую пожилую женщину, острословку. К конференции надо было выпустить устную газету с уголком юмора. По пути они обсуждали, как правильнее было бы ответить на некоторые вопросы, предлагавшиеся на астрономической олимпиаде.
Боб почти не слушал, он смотрел, не идет ли Пашка.
Юзик стал доказывать, что Гарик неправильно решил задачу с кометой Галлея, упомянутой Жюлем Верном.
Теперь спор увлек Боба. — Ведь это он сам, Боб Троицкий, хоть и «лунатик», а не «кометчик», задал вопрос руководителю о жюльверновской комете Галлея, а теперь его вопрос превратился в задачу на московской астрономической викторине! Вот здорово!
Задача, как объяснил Гарик, была изложена так: в романе Жюля Верна «Гектор Сервадак» говорится о комете Галлея с периодом обращения в два года. Могла ли быть такая комета?
— Такой кометы, — вмешался Боб, — быть не могло.
Надо исходить из третьего закона Кеплера, чтобы определить величину большой оси… Боб увлекся и заговорил громко, совсем забыв о «болезни горла».
— Ну и врун же ты, Бобка! Так бы и признался нам, что доклада не успел приготовить, — вдруг хмуро сказал Женя Хлебников.
— Как это не успел, — вскипел Боб, — если доклад написан!
— Так чего же ты крутишь? «Болен, горло, медведи…» Ты такой же больной, как и я. Вот как голос прорезался! Беги за докладом и вместе пойдем в Планетарий.