Друзья и враги Анатолия Русакова
Шрифт:
Анатолий тотчас же начал обдумывать предстоящее «покаяние». Он решил начать с того, как взял на себя преступление и прошел один по делу. Это заставит молодых уважать его. «По „мокрому делу“, которого я не совершал, — скажет он. — А мне еще не было четырнадцати лет». Чума, конечно, промолчит, но разозлится. Не в его интересах показывать, что воры прячутся за спины малолетних, подставляют их под удар для спасения своей шкуры. Потом Анатолий подробно расскажет о колонии, как он отказывался учиться, работать… Но попутно ребята услышат правду о колонии, о том, что там профессию можно получить, никто не избивает, спортом занимаются… Потом он постарается нарисовать картину того, как «блатной» бродит неприкаянный,
«Ты что это? — конечно, угрожающе бросит Чума. — Говори, да не заговаривайся».
Наверняка кто-нибудь крикнет: «Виноват перед нами, а канитель разводит!»
«Да, я виноват, — ответит Анатолий, — но перед собой. Я думал, что воры, которые подвели меня под удар, верны слову, один за одного, а они, они продали и предали меня. Не было дружбы у преступников и нет! Одна болтовня для дураков. Родного дома нет. Бездомные бродяги… А изменил я в первую очередь сам себе, чуть не отрекся от матери, от настоящих друзей, от большой жизни. Все же сумел выкарабкаться из помойной ямы. Не стал сволочью, питающейся трудовым потом и кровью честных людей! Убивайте! — скажет Анатолий. — Вы убиваете со страху, от слабости, а не от силы. Кого вы хотите запугать? Самих себя? Да вы и так друг друга страшитесь больше, чем милиционеров!»
Но вся эта речь — только для молодых, такого, как Чума, словами не переубедишь… А напоследок он обещает Чуме открыть, только ему и только на ухо, некую сверхтайну, как бы это поубедительней сыграть… именно для этого момента удобно лежит в левом грудном кармане его пиджака взятый со стола финский нож!..
В одном из кабинетов уголовного розыска только что закончилось краткое оперативное совещание. Все отправились на задание, и только Корсаков сидел в ожидании перед телефонами. Настольная лампа освещала план города, развернутый на столе, какие-то чертежи, сделанные карандашом, исписанные листы бумаги, фотографии. Руки, отдыхая, лежали на столе.
Почти всегда дела, которыми занимался Корсаков, были особой сложности, о них никогда не писали в газетах.
Чуму ловил не он, а другие, и поймать его не удавалось. В Куйбышеве, месяца три назад, шайка Чумы совершила бандитский налет на почтовое отделение, убила двух человек… Теперь Корсаков занялся делом Чумы и узнал о нем многое. И вдруг — похищен Анатолий. Только что Юра Кубышкин сообщил, что Русаков жив и находится в каком-то подвале. Но где этот дом? На какой улице?
Очень пригодились показания Елены Троицкой о подробностях борьбы Анатолия с преступниками. Корсаков ждал необходимых ему сообщений от «скорой помощи» и других медицинских учреждений. Сообщения были разные: у одного пострадавшего оказался перелом правой руки в предплечье. Выяснили — алкоголик, старик. Еще у одного была сломана левая рука. Проверили — рабочий, на руку свалился блок. Снова зазвонил телефон. В Замоскворечье вызвана карета «скорой помощи» к пострадавшему. Молодой мужчина. Правая рука сломана в локте. Сообщил не он, а соседка. Пострадавший ругается, не хочет ехать в больницу.
Корсаков узнал адрес и тотчас помчался. Увидев пострадавшего, он сразу понял, что это один из нападавших, и выслал всех из комнаты. Какой разговор произошел между ними — неизвестно, но отсюда сразу же Корсаков поехал по новому адресу. В подвальную комнату он с работниками уголовного розыска прибыл после того, как преступники покинули ее. Старик сосед был
Да, живет здесь один. А черт его знает кто. Грубиян. Они в ссоре. Да, были сегодня гости, шумели, он даже предупреждал их, что время за полночь. Все уехали минут десять назад. Да, были и молодые, а кто — не знаю… Ему ни к чему совать нос в чужие дела. Так спокойнее. Чего-то болтали: Фили, Измайлово… У старика хитро поблескивали глазки. Мол, ищи ветра в поле…
Сюда сотрудник милиции привез Юрия Кубышкина. Запеленговать радиотелефон в такое короткое время было трудно, почти невозможно. Корсаков знал, что ожидает Анатолия Русакова. Только бы не опоздать. Надо же было, чтобы Анатолий забыл предупредить дежурного! Но старик сболтнул: Измайлово… В Фили он поедет с одной из оперативных групп сам, А две группы пусть пошлют в Измайлово.
Удивительно, как сознание смертельной опасности замораживает одних и горячит других. Пока Анатолий готовил вдохновенную речь, на поляне появился какой-то человек. Его поставили перед Чумой. То, что услышал Анатолий, было так дико, что он забыл о своей речи.
— Поимейте сожаление, — хрипло говорил стоявший перед Чумой. — Чем хотите клянусь, на своего руку не подниму, никогда! — Он откашлялся. — Ведь я никого не завалил. А когда в школе Русаков предлагал помощь, я послал его помощь подальше.
«Шелгунов! — с ужасом, отвращением и сожалением узнал Анатолий. — Так вот где снова довелось встретиться!»
— Почему переметнулся?
— Так еще до лагеря я хворал почками. В тюрьме меня «учили» блатные, почки отбили. А в лагере стали лечить. А потом долечивали в Москве, в поликлинике, познакомился там с фельдшерицей Соней. Она училась в вечерней школе, и я за компанию…
— А почему ты сам по себе воровать начал, а мне ни сотни не принес? — спросил Чума. — А почему, — продолжал Чума, — если ты «завязал», ушел от нас, то снова воровать начал?
— Так ведь деньги понадобились.
— А ты забыл воровской закон, что если кого воры научили воровать и тот «завязывает», то ему запрещается пользоваться этой наукой только для себя, не давая «положенного» старшему?
— Да ведь я готов любую дань платить, любой штраф получайте..»
— Это все цветочки, а «Мокрую палубу» в Сокольниках, гад, забыл? — зло спросил Чума, напоминая о чем-то страшном. — А ну, Огурец, пусть Хозяин и Красавчик и кто-либо из молодых заделают ему, что полагается.
К Шелгунову подошли трое. Он ринулся к Чуме. Анатолий так и не понял зачем.
Тот, скорее, машинально вытянул вперед руку, и Анатолий заметил блеснувшее лезвие ножа. Шелгунов болезненно вскрикнул и пошатнулся.
Неожиданно какой-то бандит подхватил Анатолия под мышки. Раненая нога волочилась по земле, каждый толчок отзывался болью. Анатолий запустил руку назад, схватил тащившего за ногу, но рывок оказался недостаточно сильным, чтобы опрокинуть того.
— Спокойнее, свои! —чуть слышно прошептал кто-то. —Стоять!. Бросай оружие! — раздался знакомый голос. — Все окружены. Кто побежит — будем стрелять!
С разных сторон вспыхнули сильные электрические фонарики, освещая толпившихся на поляне преступников. Кто-то крикнул: «Рви когти!», «Полундра!», кто-то метнулся к кустам.
В темноте послышались отчаянные вопли:
— Сдаюсь, отзовите собаку!
Спокойный голос отвечал:
— Лежи, не шевелись!
— Хватайте Чуму! Хватайте! — закричал Анатолий, порываясь вскочить. — Он в кресле, на поляне!
— Лежи спокойно! — прикрикнул стоявший возле Анатолия.