Друзья, любовники, враги
Шрифт:
— Посмотрим, что еще, — пробормотал Рафи, копаясь в бумагах. — Мрачное детство на куриной ферме Саша перенесла лишь благодаря тому, что зарылась в книги. Она стала писать для школьного журнала. Она писала о своем восхищении Джоан Дидион и Эриком Хоффером, а также о своей единственной мечте — о театре. Да, так оно все и было, — сказал Рафи, хлопая ладонью по папкам. — Во всяком случае, здесь есть и об этом.
— Что же потом сталось с ее мечтой о театре?
— После школы она поступила в колледж и подрабатывала где только можно по вечерам — официанткой, кассиршей в кинотеатре, — чтобы платить за уроки по театральному искусству. Ее мечтой было стать
— Она родила?
— Нет… И тут постарался ее дружок. — Рафи отыскал и прочел вслух то, что говорилось в медицинском заключении. — Выскабливание показало, что выкидышу предшествовало обильное кровотечение. Срок был около шести недель… — Рафи запрятал справку обратно в папку. — Ее дружок улетел в Калифорнию, где снялся в телевизионном сериале о человеке, имевшим интимные отношения с собственным автомобилем. Но это все в прошлом…
Гидеон по-прежнему не высказывал никаких эмоций.
— Когда она выписалась из больницы, — продолжал Рафи, — то вынуждена была устроиться на работу, чтобы оплачивать содержание матери в лечебнице, где та обычно поправляла здоровье. В поисках работы она часто обращалась в бюро по трудоустройству. Там она познакомилась с конгрессменом из Вермонта… В этой папке вся ее жизнь, — сказал Рафи, снова хлопнув ладонью по бумагам. — Короче говоря, она была так разочарована в жизни, что приняла его предложение и отправилась его секретаршей в Вермонт. Год спустя, когда срок его полномочий как конгрессмена истек и он провалился на выборах, он пристроился на местную телестудию политическим обозревателем, а ее взял своим редактором.
Рафи перевернул еще одну страницу.
— По слухам, они были любовниками. Что, в общем, не так важно. Она вкалывала на студии по десять и даже по двенадцать часов в день, пока кто-то из начальства не обратил на нее внимание и не решил, что с ее способностями ей негоже быть девочкой на побегушках. — Рафи слегка улыбнулся. — Это было в 1980-м. Через два года она уже перебралась в Вашингтон, где с ней познакомился наш человек Глик. Он пригласил ее в Нью-Йорк в качестве репортера.
— Еще один любовник?
Рафи изобразил смущение.
— Бог с тобой, Гидеон, откуда мне знать?
Какой-то мускул дрогнул на лице Гидеона, хотя он ничего не ответил.
— К сожалению, — продолжал Рафи, — у меня нет списка, где значились бы все ее ухажеры… Но пойдем дальше. За шесть месяцев работы она умудрилась провести скандальное расследование о махинациях с какими-то фондами и налогами, в которых оказался замешан один финансовый воротила, состоявший, между прочим, в правлении строительной компании. В результате этого расследования воротилу засудили и удалили из правления.
— Похоже, она неуправляема, — заметил Гидеон.
— Ответственная, храбрая, непреклонная — вот какие эпитеты подходят для этого случая.
— Неуправляемая, — повторил Гидеон.
— Так или иначе, но после ее журналистского расследования на телевидение посыпались благодарственные письма и звонки. В этой ситуации Глик не придумал ничего лучшего, как
— Пристрастие к кокаину?
— Не совсем… Она ограничилась виски и бренди. Зато запила, как говорится, по-черному… Шучу, шучу! — улыбнулся Рафи. — Здесь замешано совсем другое. Наша Саша, наша мисс Белль начала встречаться с психиатром, и это стало первой ошибкой в ее жизни, потому что в 1985 году она вышла за него замуж.
— Очаровательный поворот для пьесы, — спокойно заметил Гидеон.
— Особенно для пьесы об американской женщине. У них никогда не обойдется без священника или психиатра. Во всяком случае, у Саши определенно была склонность к тому, чтобы в постели поговорить по душам или исповедаться в грехах. Вот она и выбрала такого, которому могла бы исповедываться по ночам… Выбор оказался хуже некуда. Смазливый, смышленый и преуспевающий сукин сын стал изменять ей с самого начала. Впрочем, надо отдать ему должное, он не грешил этим со своими пациентами. Эту честь он оставил для Белль.
— Где же она теперь? — спросил Гидеон, прерывая этот биографический очерк.
— Сейчас в Риме. Но вот-вот улетит в Париж. Она должна встретиться там с Гликом, чтобы обсудить программу, решить все вопросы и написать сценарий. Группа соберется в Парижском бюро. Потом Глик вернется в Нью-Йорк, а она отправится в Тунис, чтобы встретиться с лидерами ООП.
— А что именно должен делать я? — спросил Гидеон и сам почувствовал напряжение в своем голосе.
— Ты возьмешь все, что она захочет тебе дать, но так, чтобы она ничего не заподозрила.
— С чего ты взял, что от нее можно чего-нибудь добиться.
— Я в тебя верю. Кроме того, женщины обожают обсуждать дела с мужчинами. — Рафи потер ладони. — Впрочем, откуда мне в самом деле знать об этом. Мне, примерному семьянину, который сорок семь лет женат на одной и той же женщине.
Гидеон задумался.
— Снова предаваться этому безумию, — проговорил он, рассматривая цветной портретный снимок Саши Белль.
Черные глаза, посаженные, может быть, немного близко друг к другу. Идеальный овал лица. Едва заметная улыбка играет на полных и чувственных губах. Кончик носа чуть вздернут. Волосы струятся по плечам. Словом, есть все, чтобы женщину можно было считать красивой.
— В чем дело, Гидеон? — резко спросил Рафи.
— Никогда не знаешь, как все обернется. Ты еще пытаешься что-то предпринять, потом узнаешь, что что-то уже проиграно.
— Ты прав, нам еще нужно время, — вздохнул Рафи. — Обдумай все хорошенько.
Гидеон медленно провел пальцами по фотографии Саши, как будто касаясь ее волос, щек, губ. Потом быстро взглянул на Рафи.
— Каждый день она будет проводить долгие часы в доме Карами, а это значит, что она будет в курсе всего распорядка, познакомится с прислугой, телохранителями, визитерами. Ей будут известны такие подробности, как-то: в каком настроении проснулся Карами, планирует ли его жена забрать детей на каникулы или нет, засиживается ли Карами за письменным столом дольше обычного, сколько почты получает, как часто включается факс, — короче говоря, все то, благодаря чему можно будет заключить, что Карами начинает принимать особые меры предосторожности, а значит, затевает очередную террористическую акцию. Единственное, что может вызывать у него подобную активность, — это опасение получить от нас ответный удар.