Друзья не умирают
Шрифт:
Естественно, Джим мог ожидать так же мало и от меня, что я раскрою ему тайны времен моей службы. Наша дружба и взаимное доверие, возникшие за те недолгие бурные годы, строились на сугубо личной основе, весьма далекой от нашей прежней деятельности. У меня было чувство уверенности, что Джим никогда не предаст меня и ни в какой ситуации не оставит в беде. О Саше я вообще не говорю. С ним я готов был идти без колебаний в огонь и воду.
В последние годы жизни Джим с удовольствием жил в доме по соседству. Он вбил себе в голову, что должен поставить в углу гостиной камин американских размеров, а гранитные плиты к нему обязательно должны
Тяжелые гранитные блоки, видимо, сверх меры перенапрягли его силы. Однако его глаза заблестели, когда загорелся огонь, и мы выпили за его шальной проект и за его здоровье.
Джим сидел у этого горящего камина единственный раз. Он стал часто жаловаться на усталость. Иногда лежал до полудня в кровати. Он начал писать свои воспоминания, однако работа не шла. Кое-что он читал мне, ранее он писал стихи, прочувствованные рифмы. В них он отражал свои мысли о смысле жизни, нередко пользуясь сравнениями из природы, особенно полетом птиц. Были также и мысли о смерти, но не было предчувствия ее. Он все откладывал основательную проверку состояния здоровья, хотел сделать ее при следующей поездке в США в клинике, в которой обычно наблюдался.
Непосредственно по окончании моего второго процесса и выхода в свет моих мемуаров в Германии и в США, а произошло это в июне 1997 года, к нам пришло известие, что Джима положили в больницу с диагнозом: опухоль мозга. Немедленно я написал ему: «После недели волнений мы на один день приехали в наш лесной уголок. Как нам не хватает вас! Мы постоянно вспоминаем твои слова о дружбе. Известие о твоей болезни придает им еще больший вес. Андреа много раз за день повторяет: Джим сумеет победить болезнь, он сильный, он нам нужен. Это тем более важно, потому что мне снова отказали в визе на поездку в США. Чиновник государственного департамента по этому поводу дал публично такой глупый ответ, что мне позвонили несколько возмущенных американских журналистов. На вопрос, почему я хочу поехать в США именно сейчас, я ответил, что меня ждут члены моей семьи и друзья, при этом я имел в виду моего хорошего друга Джима в Саванне.
За прошедшие недели рекламной кампании по моей книге мы вспоминали о вас в разных городах. В последнем телефонном разговоре ты рассказал, как огорошил врача при исследовании катетером. Как весело мы смеялись! Дай нам с нашими любимыми женщинами еще не одну такую возможность и почаще. Им с нами живется нелегко. Но именно тогда, когда они больше всего нужны нам, мы узнаем об их любви.
Инге прочитает тебе это письмо. Мы знаем, что она рядом с тобой. Это твое большое счастье, что она у тебя есть. Да ты и сам знаешь это лучше нас.
Джим, мы тебя обнимаем. Выздоравливай скорей. Мы хотим еще в этом году устроить здесь на природе настоящий праздник с ухой и грилем.
Тысяча поцелуев смелой Инге».
С празднованием ничего не вышло. Плохие известия множились. Джиму сделали операцию, но его состояние вызывало все большее беспокойство. Несколько раз мне удалось связаться с ним по телефону в больнице. Он старался придать своему голосу, звучавшему все более глухо, звонкую уверенность. Он говорил о совместном кинопроекте, хотел выслать
По факсу он прислал мне изображение в виде луны, которое, должно быть, было его головой. С одной стороны он поместил большой шрам с надписью по-немецки печатными буквами: «Мой голова капут! Но я очень силен!». С другой стороны по-английски: «Надеюсь увидеть вас в Саванне!» И ниже: «Мише и Андреа, спасибо вам за то, что вы мои друзья! Мне нужны вы и ваша поддержка. Мне вас очень не хватает. Вы оба мне очень близки». Затем опять по-немецки: «Свобода и дружба. Тысяча поцелуев и любовь от Джима».
Я послал в госдепартамент США ходатайство о предоставлении мне трехдневной визы для посещения больного друга. Я приложил все медицинские справки с письмом лечащего врача. Ответа я не получил. Справки с диагнозом я показал своему профессору, который также знал Джима. Он не мог сказать ничего утешительного, назвав лишь медикаменты, известные из американской литературы, тормозящие развитие опухолей.
В этой ситуации человек старается почерпнуть хоть каплю надежды, используя любую возможность, любой источник. Инге написала, что вспомнила профессора, с которым Джим познакомился через Сашу. Может, там они ушли дальше в лечении этого вида опухолей. Она, как и Джим, думала о Сашиных методах лечения и просила меня, чтобы я срочно нашел там целителя. «Я борюсь за него и вокруг него и цепляюсь за надежду, ведь бывают такие ситуации, когда случается чудо».
За недели, заполненные презентациями моей книги, в том числе и за рубежом, я старался сделать все, что было в моих силах, чтобы не упустить такую возможность. Я вел переговоры с Москвой и Сан-Франциско, где нам рекомендовали русского чудо-целителя. Тот был готов лечить нашего друга. Однако не мог к нему поехать. В конце концов многочисленные телефонные разговоры с известной «духовной целительницей» из Санкт-Петербурга, врача с научной степенью, дошли до такой стадии, когда в июле были получены все необходимые для лечения и визы документы. Однако 20 июля пришло известие о неизбежном. Джиму было шестьдесят семь лет.
Через два года прах Джима похоронили на кладбище героев-воинов в Арлингтоне. При погребении ему были оказаны все почести, которые оказывают только генералам или военнослужащим, имеющим особые заслуги. В торжественной траурной церемонии участвовало несколько генералов, которые отдали Джиму последнюю честь. Играл военный оркестр, несколько подразделений сопровождали траурный кортеж; и произвели прощальный салют. Как положено, звезднополосатый флаг покрывал гроб и был сложен в соответствии с церемониалом и передан Инге. Один из генералов устроил семье и многочисленным гостям, приехавшим из Германии, специальный осмотр Белого дома. Могила Джима находится теперь не далее ста пятидесяти метров от места захоронения Джона Ф. Кеннеди.
С учетом сложностей, о которых мне рассказывал Джим и которые привели к его уходу из армии в чине подполковника, такие почести при похоронах необычны. Возможно, у Джима были заслуги, которые остались тайной для меня.
Мне было нелегко изложить на бумаге воспоминания о Джиме и Саше. Слишком много собственных переживаний и эмоций было связано с этими годами наших отношений. Теперь наконец я все же закончил эту историю дружбы втроем, и жаркое лето показывает себя во всей красе в нашем лесном доме у озера.