Друзья встречаются

Бражнин Илья Яковлевич

Иноземцы усаживались в боты и катера и направлялись на берег к наспех сколоченной и украшенной флагами арке.

А вверх по реке бежали один за другим легкие колесные пароходы, буксиры и баржи. Хозяева отказывались принимать незваных гостей. Они уходили из дому. В длинном речном караване плыли и эвакуирующиеся учреждения, и жители, уходящие от нежеланного режима интервентов, и рабочие, прорвавшиеся из города с оружием в руках в самую последнюю минуту, и матросская вольница, кочующая шумным лагерем на пароходе «Иней» и требующая раздачи, губисполкомом имеющихся в наличности денег.

Всё это плыло от Архангельска

вверх по реке, и только один маленький буксир шел в обратном направлении, торопясь к Архангельску. На носу его стоял человек среднего роста и, беспокойно вертя головой, смотрел сквозь очки то на воду, то в далекое речное марево. Полы его черного пальто отлетали по ветру назад, черный галстук струился вокруг шеи, тонкие поля черной шляпы трепетали над бледным и тоже, казалось, трепетавшим лицом. Постояв на носу парохода, он бежал к корме, где вповалку спало несколько красноармейцев, а оттуда к машинному отделению. Полы пальто мчались за ним вдогонку.

–  Товарищ Кочин!
– кричал он, остановясь возле трапа, ведущего вниз, в машинное отделение.
– Гляди пешеход по берегу обгоняет!

–  Ну и хрен с ним, - меланхолически отзывался Кочин из неглубоких пароходных недр.
– Раз нет пару, то и нет. Где же его возьмешь, ежели то не машина, а самовар. На ней калачи греть, а не плавать…

Кочин вздыхал почти так же тяжело, как дряхлая машина, но ни вздохи, ни жалобы ни до кого не доходили. Единственный слушатель его стойл уже возле рулевого и спрашивал нетерпеливо:

–  С какой скоростью идем?

Рулевой поглядывал на воду и неторопливо отвечал:

–  А что ж, восьмерик в час делаем!

–  Восемь верст! Когда же мы, черт побери, до Березника дотащимся?

Рулевой отводил глаза от воды и подымал их к небу:

–  А надо быть, до первой звезды поспеем.

Сосед его стоял насупясь, пощипывая небольшие черные усики. Пароходик выбежал на широкий плес. Здесь мутная Вага отдавала свои желтые воды аспидным водам Северной Двины. Обе выносили разноокрашенные струи к низкому песчаному мысу и, смешав их в двухверстном разводье, катились темной многоводной рекой к Белому морю.

Рулевой налег на штурвал и услышал невнятное бормотанье:

–  Не отдам устья… не отдам…

–  Чего это?
– обернулся рулевой. Ответа не было. Бледное лицо с черными усиками обращено было назад, к песчаному мысу, делящему широкий путь надвое. Правая ветвь, река Вага, вела к Шенкурску, левая ветвь, Двина, - к Котласу.

Глава вторая. У БЕРЕЗНИКА

Ситников стоял у пристани в Березнике. Вечерело. Река была пустынна. Давно прошел последний пароход архангельского эвакуационного каравана. Теперь всякий новый пароход снизу, от Архангельска, мог быть только вражеским, и ждать его можно было всякую минуту. Дозорный Ситников внимательно оглядывал речную даль и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Изредка посматривал он на высокий береговой угор, на раскиданные по нему избы прибрежного селения. Всё было незнакомо, ново. Он не знал этих мест и ещё вчера был далек от мысли, что сюда попадет. Всё произошло вдруг и неожиданно, как, впрочем, многое в бурной жизни Ситникова. Вчера на архангельском вокзале он разругался с теми, кто требовал отступления с эшелонами от Архангельска на станцию Тундра, а когда эшелоны всё же были отправлены, вышло так, что он остался.

В конце концов и ему пришлось уходить, но тогда уже был только один свободный путь - река.

Ночью он сел в лодку и выехал на двинской фарватер. Тут его нагнали уходящие из Архангельска губисполкомовские пароходы, и он поднялся на борт «Святого Савватия». На рассвете следующего дня пароходы миновали Березник и, поднявшись выше, остановились. Нужно было решать, что делать дальше. Прения были жаркие, долгие. В конце концов решено было отступать до Котласа, оставив в Березнике, на полпути от Архангельска к Котласу, небольшой сторожевой отряд. Для отряда отобрали двадцать пять человек, прибавили к ним трех членов губисполкома и на маленьком пароходе отправили назад, к Березнику.

Спустя час пароход причалил к березниковской пристани. Комиссар, он же и начальник отряда, спрыгнул на пристань и приказал капитану:

–  Держать пароход под парами!

Потом он выставил на пристани дозор, чтобы следить за рекой, и ушел с половиной отряда на берег в деревню. Там он занял телеграф и, установив связь вестовыми с пристанью, стал ждать.

Деревня притихла. Жители её попрятались. Внизу тихонько дышал пароход, по пристани ходил дозорный Ситников. Сумерки густели. Ситников смотрел вперед, когда внезапно за его спиной возник шум воды. Он живо обернулся. Прямо к берегу бежал пароход, но не снизу, со стороны Архангельска, как ждали, а сверху, от устья Ваги.

Ситников едва успел отправить к комиссару вестового, как пароход подбежал вплотную, застопорил, и на пристань выскочил человек в черном пальто и черной шляпе.

–  Где командир?
– спросил он отрывисто.

–  На телеграфе, - ответил Ситников.
– А в чём дело?

Он хотел загородить дорогу незнакомцу, но тот решительно оттолкнул его.

–  Я Виноградов, - сказал он быстро и побежал на берег.

Ситников посмотрел ему вслед.

–  Виноградов, - пробормотал он, потирая лоб.
– Виноградов…

Он силился припомнить что-то, связанное с этой фамилией, и не мог…

Глава третья. ЗНАЧИТ, ДРАТЬСЯ?…

Виноградов быстро поднимался в гору. Он почти бежал, несмотря на то что береговой угор был высок и подъем крут. Селение раскинулось наверху. Там был и телеграф. Туда и спешил Виноградов, чтобы узнать последние новости. Десять дней тому назад он оставил Архангельск, кинувшись с горсточкой красноармейцев в Шенкурск на подавление кулацкого восстания против советской власти. С тех пор он, в сущности говоря, ничего толком не знал о развертывающихся событиях, питаясь главным образом слухами или отрывочными телеграфными сообщениями, из которых тоже немногое можно было понять.

Во время вынужденной остановки, не доезжая Березника, пока механик возился с застопорившей машиной, Виноградов сошел на берег, но в селении не было телеграфа, а заменявшая его стоустая молва сообщала мало утешительного. Говорили, что в Архангельске не то ждут англичан и американцев, не то они уже пришли, не то с ними ведут какие-то переговоры, не то дерутся.

Виноградов бесился от нетерпения и рвался вперед. Ему невыносимо было думать, что, пока он тут плавает по тихой, захолустной Ваге, там, в Архангельске и на побережье, решаются, может быть, судьбы всего края, да, пожалуй, и не только края…