Друзья встречаются

Бражнин Илья Яковлевич

Капитан сел на грубо сколоченный табурет и улыбнулся тонкими недобрыми губами. Он ждал ответа. Митя долго молчал. Ему вдруг не захотелось брать уроки английского языка. Ему захотелось взять за шиворот этого высокого, самоуверенного, румянолицего офицера и вышвырнуть за дверь землянки. Но он сдержался и, отвернувшись, сказал хмуро:

–  Вы, кажется, хорошо осведомлены насчет русского леса!…

–  Ну, не так хорошо.

–  Во всяком случае достаточно хорошо, чтобы пожелать

заграбастать его в свои руки.

–  Заграбастать!
– поднял брови капитан Вильсон.
– Интересное слово!

–  Очень интересное. Впрочем, есть еще интереснее слова: «ограбить», «расстрелять», «оккупировать», «колонизировать».

Митя побагровел, и кулаки его невольно сжались. Уже совершенно забыв о предполагавшемся уроке английского языка, он с внезапной яростью подступил к капитану:

–  Зачем вы пришли на нашу землю? Кто вас звал сюда?

–  О, это совсем наивный вопрос, - усмехнулся капитан, чуть бледнея и презрительно сжимая тонкие губы.
– Мы пришли за тем, чтобы делать у вас порядок.

–  Английский порядок, надо полагать?

–  Да, так понимать - будет правильно.

–  То есть, значит, такой порядок, при котором правители России были бы вашими приказчиками и при котором вы могли бы свободно выкачивать из неё богатства, как вы делаете это где-нибудь в Африке?

–  Вы, как я вижу, хотите говорить откровенно. Я думаю, что это здесь можно. Я думаю, что я тоже буду говорить откровенно. Иногда это интересно. И я скажу вам, если вы уже сказали - Африка, пусть это останется так, как вы сказали. Наша политика действительно имеет свои традиции. Территории меняются, но традиции не меняются. Африка, Европа - англичанин останется всегда англичанином. Это смелая и благородная нация. Вы беспристрастно должны сказать, что это есть известный факт.

–  Нация сейчас ни при чём, - отмахнулся сердито Митя.
– Плохих наций на свете не бывает. Есть плохие политики. И вот вы и есть плохие и даже совсем никудышные политики. А что касается благородства, то мы-то знаем, как оно выглядит! Напасть на мирную неокрепшую республику, не желающую вам ничего дурного, напасть коалицией в четырнадцать держав! Четырнадцать вооруженных до зубов на одного и почти безоружного, - это вы и имели в виду, наверное, когда говорили о вашем благородстве!

–  Этого я, конечно, не имел в виду. Но, впрочем, вы кричите на весь мир: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Почему бы нам не поставить лозунг: «Капиталисты всех стран, соединяйтесь»?

–  Соединяйтесь для грабежа? Для расстрелов, для бандитизма? Блок убийц и бандитов. Почему, - нет, вы скажите, почему так: куда бы ни пришли вы, кичащиеся своей культурой, - всюду вы начинаете с варварского уничтожения людей, с расстрелов мирного населения?

–  Террор - это военная необходимость.

–  Бросьте! Мы знаем, что такое военная необходимость. То, что вы

делаете, - вовсе не военная необходимость. Это не жестокость воина. Это жестокость людоеда. Вы расстреливаете не только солдат и не только врагов. Вы убиваете сотнями, тысячами ни в чем не повинных, мирных людей. Это откровенный бандитизм! Никакого другого имени эти методы не имеют. Капитализм уже вышел из той стадии, когда делают пусть и жестокие, но разумные вещи! Сейчас капитализм - это бешеная собака!

–  О, вы преувеличиваете! Вы должны кое-что простить, потому что когда люди дерутся, они всегда немножко более горячие, чем это нужно.

–  Горячие… При чём здесь горячие, когда это, наоборот, холодная, бездушная система убийств ради барышей, ради золота, за пару фунтов стерлингов или за пару миллионов фунтов, смотря по обстоятельствам.

–  Пара фунтов и пара миллионов фунтов - это, между прочим, большая разница для делового человека.

–  Никакой разницы. Рубль или миллион заплачено за подлость - это безразлично.

–  Вы так говорите потому, что вам никто никогда не предлагал миллиона. Не правда?

–  И никогда не предложит. Вы знаете, кому можно предлагать и кому нельзя.

–  Я думаю, что предлагать можно всякому. И всякий возьмет. Но один возьмет пару фунтов, а другой меньше миллиона не берет.

–  Значит, всё продажно, по-вашему, решительно всё?

–  Что делать? Так построен мир!

–  Мир строили люди. Люди могут его и перестроить.

–  Возможно. И так как мы говорим откровенно, то я скажу откровенно: нам не хочется, чтобы его перестраивали, потому что нам в нём хорошо жить. И мы будем бороться за то, чтобы он остался таким, в котором нам хорошо жить.

–  И для этого убивать, убивать, убивать, вечно убивать!

–  Если это необходимо, что ж…

–  Но послушайте! Зачем вы тогда кричите на всех перекрестках, что боретесь за культуру, защищаете культуру от варваров-большевиков, которые, мол, пришли, чтобы разрушить её! При этом вы насочинили разных несусветных небылиц об угрожающих спокойствию мира комиссарах с бородой до колена, которые рвут на части пленных, национализируют женщин и тому подобное. Просто пакость какая-то!

–  О, конечно! Мы иногда говорим и такие вещи, Но, как умный человек, вы должны понять, что это только сказки для маленьких.

–  Для маленьких детей?

–  Для маленьких людей.

–  Так. А для больших, значит, ясно, что дело не в защите культуры, а в защите кармана?

–  Более или менее ясно.

–  Всё остальное, значит, чистейший обман, вся эта болтовня о культуре, миролюбии, благе наций и прочем? Всё это ничего не значащие пустые слова?