Друзья Высоцкого: проверка на преданность
Шрифт:
А еще также выяснилось, что С. Г. Говорухин в 20-летнем возрасте был осужден на три года лагерей за то, что швырнул камень, а потом выстрелил в окно помещения, где собирался комбед – комитет деревенской бедноты. Отсидел парень свой срок в Соликамске, на воле повстречал симпатичную девушку по имени Прасковья, жениться успел и даже родить до своей новой «посадки» дочку и сына.
И мама, и бабушка унесли в могилы семейную тайну об отце, обманув всех, путая следы, вводя в заблуждение даже опытных чиновников, лишь бы у детворы в будущем не возникало, как у всех ЧСИРов [5] ,
5
ЧСИР – члены семьи изменников Родины.
Многое позже для Станислава Сергеевича стало яснее:
«Не соври мне мать с бабушкой, будь я с самого рождения сыном репрессированного, поселись в мальчишеском сердце ожесточение и озлобленность на весь окружающий мир, как бы сложилась моя судьба?.. Может быть, меня спасла эта ложь? Может быть, мы плохо делаем, что пытаемся сегодня изгнать ложь из нашей жизни?
Вон уж многие жалуются: «Раньше хоть верили во что-то… Пусть обманывались, но верили! Это давало жизненные силы, помогало переносить тяготы…»
Может быть, ложь нужна? Нужна во спасение?..»
Судьба отца для Станислава Сергеевича – десятилетиями кровоточащая рана: «Убили человека дважды. Сначала – физически, потом – память о нем… И боль эта не утихает, наоборот – все крепче сжимает сердце.
Человек! Это звучит гордо!
Как мы, дети войны, голодные и обездоленные, любили повторять эту фразу! Десятки миллионов этих «гордо звучащих человеков» свалены в ямы по российским необъятным просторам. В землю зарыты настоящие хозяева этой земли, любившие ее, умевшие с ней обращаться».
Мама Прасковья Афанасьевна Глазкова была портнихой-мастерицей, ее трудами и кормилась семья. Она шила выходные платья для соседок-модниц, лифчики, белье, рабочие телогрейки, перелицовывала мужские костюмы. Сам Станислав до восьмого класса щеголял в военной форме, которую мама соорудила ему, перешив то ли из дедовского, то ли дядиного армейского мундира.
Когда семья перебралась в Казань, Стас оказался, к его великому сожалению, самым интеллигентным мальчиком. Нет, со скрипочкой не ходил, но уж очень по-пижонски одевался. А за то, что запоем читал книжки, заслужил прозвище Еврей. Не обходилось и без испытаний на прочность. Вот тогда и пригодились березниковские барачные уроки, отмахался…
После десятилетки путь был один – Казанский горный институт, геологический факультет, где, кроме прочих, значился и такой загадочный предмет, как геологоРАЗВЕДКА. Науку о земле школяр Говорухин почерпнул из двух популярных в те годы книжек – «Занимательная биохимия» и «День начинается на востоке».
Кроме романтики – разведка, экспедиции, полевой сезон – будущих студентов-геологов завораживало потрясающее форменное обмундирование: черные двубортные костюмы из шевиота с золотыми пуговицами, белая рубашка, темный галстук и черные квадратные бархатные погоны с золотыми вензелями. Плюс почти офицерская фуражка. Красота! Говорухин не скрывал: «Когда я эту форму увидел, понял: все! Поступил на геофак. В ателье – очередь. Вот-вот мне сошьют костюм –
Говорухин смолоду слыл франтом. Сама по себе мода как таковая его не так уж интересовала. Ибо считал: «Человек, одевающийся по моде, не имеет собственного вкуса… Человек со вкусом надевает одежду, которая подчеркивает его достоинства. И скрывает недостатки. Если хочешь следовать моде, нужно от нее отставать, присматриваться. Когда мода начнет отходить, тогда и надевай вещь…»
Окунувшись в мир кино, Станислав был поражен тем, что «все режиссеры всюду ходят обязательно без галстуков. И небритые. Мятый пиджачок или рубашка… Но обязательно что-то мятое. Создается ощущение, что люди душ не принимают и очень редко моют волосы. Мое убеждение: нужно два раза в день менять носки и белье. На работе ты в одном, а вечером, если тебе предстоит встреча или какая-нибудь тусовка, нужно переодеться».
Для него образцом в выборе стиля одежды был классик советского кино Сергей Аполлинариевич Герасимов: светлый твидовый пиджак, темные брюки, рубашка, галстук.
Однажды в Лондоне Говорухин набрел на ателье «Королевский портной». Думал: рекламный трюк. Но нет, в этой мастерской и впрямь обшивали членов королевской семьи. Естественно, Станислав Сергеевич не удержался – заказал твидовые штаны именно того фасона, который предпочитал сам Бернард Шоу.
Один из коллег Говорухина с иронией, но скорее – с долей легкой зависти – называл Станислава Сергеевича внештатным денди Черноморского флота…
Впрочем, экскурс в гардероб нашего героя затянулся.
Годы студенчества были полны самыми яркими впечатлениями: Тянь-Шань, Кавказ, Крым, ледорубы, девушки с загадочно-манящими глазами… Будучи уверен, что опыт горовосходителя пригодится ему в геологии, он лихо осваивал альпинизм. Кто мог предположить, что этот опыт пригодится ему как кинорежиссеру.
Тогда же стал баловаться журналистикой, в вузовской многотиражке частенько появлялись задиристые фельетоны загадочного автора ГоПилДона – это был общий псевдоним друзей-соавторов – поэта Пиляева, Иры Донской и Говорухина.
Никогда собой не был доволен, признавал Станислав. Я всю жизнь говорил: «Какой я дурак! Сколько времени я зря потратил, как много я упустил, как плохо я учился!». Если бы я начал жизнь сначала, я начал бы учиться. Надо было учиться в детстве живописи, музыке, языкам… А я даже специальности не учился. Заканчивал геологический факультет, а опомнился только на пятом курсе. Понял, что, во-первых, ничего не знаю, а во-вторых, что это совершенно не моя профессия. Нет там никакой романтики, ради чего я туда пошел…
Но подфартило! В начале 60-х в Союзе начался бум телевидения. По всей стране открывались первые студии. На Казанскую студию пристроился вчерашний геолог Говорухин. Азы новой профессии приходилось осваивать на ходу. Целых два года он работал и автором, и редактором, и режиссером, и ассистентом, и оператором, и ведущим. Передачи шли в прямом эфире. Все было живо, интересно, азартно.
Но восходящая звезда казанского телевидения на самом взлете едва не испортила себе карьеру.
– Черт меня дернул поехать в эту Венгрию с туристической группой, – потом ругал он себя.