Дублер
Шрифт:
– Приехали, – сказал с облегчением.
Мужик дал двести рублей. Но задержал в руке.
– Опасно, парень, с огнем играешь.
– Не понял, – удивился Сашка.
– Да все ты понял. Я ж чую – бухаешь за рулем. Мне-то сейчас деваться было некуда. А у тебя – полная безнадега. Смотри – добухаешься.
Мужик развернулся и канул в темноту. Сашке стало не по себе. Он развернулся, с визгом тронулся с места.
– Безнадега. Умник нашелся! Да все путем у меня. Понял?
Сашка разозлился, газанул. Нащупал фляжку в бардачке, хлебнул, одной
Ученики средней и единственной образовательной школы Котловки обожали уроки английского языка. Учительница Елена Анатольевна Прошкина, в черной обтягивающей блузке с дешевыми пайетками и лиловой юбке в пол, прикрыв глаза и слегка раскачиваясь в ритм, стояла у доски и с выражением декламировала стихотворение. На блеклом мелком лице с тонкими выщипанными бровями сочно и неуместно выделялись губы, подведенные дешевой помадой. Лицо было подвядшее, помада – пошлой, но ученикам до этого не было никакого дела. Елене Анатольевне они не мешали, а она – им.
Ученики в своих играх и учительница в своем поэтическом экстазе не заметили, как открылась дверь. В ней возникла завуч Людмила Петровна, она была завучем традиционным, с гнездом на голове и выражением лица, которое писательница Виктория Токарева называла «с какашкой под носом». Людмила Петровна ждала окончания представления, отметив и покачивание Елены Анатольевны, и как мальчики плевались в трубочки, и как девочки заплетали косички друг дружке прямо на первой парте.
Наконец Елена Анатольевна подняла указательный палец и провозгласила:
– Бернс!
Елена Анатольевна заметила завуча. Но ничуть не смутилась.
– Людмила Петровна?
– Вас к телефону, Елена Анатольевна.
– Меня? – переспросила учительница.
Она всегда была в предвкушении чудесного разворота судьбы, что разбил бы хрусталик бытия ее серого существования в этой дыре. Пережить всухую участь пожилой вдовы без всяких перспектив и тридцатилетнее служение школе для нее было решительно невозможно.
– Невестка из больницы звонит, сын говорит, разбился.
Елена бросилась к двери.
– Шурик!
– А я тебе говорила. Нет, вот надо было тебе скорей, чесалось ей, в койку! Лучше б аборт сделала.
– Какой аборт, – шипела Танька. – Машки бы не было! В своем уме?
– Ничего. И Машку б родила. И Ивашку. Да не от этого. Непутевый. Весь в мать блажной.
– Господи, да сколько раз тебе говорить!
– Конечно, мы ж умные, с медицинским
Даже привыкшую к матери Таню покоробило, она отошла от матери. Да из огня в полымя нос к носу столкнулась с длинноносой и досужей медсестрой Лариской Семеновой, ровесницей и вроде как подругой.
– Тань, это твой там что ль пьяный разбился?
Таня выдохнула, приготовившись к тому, что они станут главной новостью в поселке.
Мать добавила, присовокупив дочку к непутевому зятю, припечатала:
– Ославились. Молодцы!
В палате местной больницы Сашка сидел с пластырем на лбу на койке. Врач поправил пластырь, посмотрел не без жалости:
– В рубашке родился. Легкое сотрясение. А тачка, конечно, всмятку.
– Лучше б наоборот, – опустил Сашка голову. – В ментовку уже сообщили? Права теперь отберут.
– Да какая ментовка. Никто не скажет. Меж собой все. Скажи спасибо, никто не пострадал.
Сашка вспомнил про москвича – успел высадить, слава богу.
– Ну иди, герой, чего сидеть, – поторопил врач.
– Может, я еще денек полежу? – предложил Сашка.
– Иди-иди уже, все в сборе.
Сашке было страшно выйти за двери. Врач его хорошо понимал. Из коридора донеслось:
– Сволочь! Пьяный – за руль! Да о чем ты только думал!
А еще говорят – повинную голову не секут. Сашка стоял перед женой, тещей и тестем с печатью вины на лбу, белым пластырем.
– Санек, ты как – нормально? – робко из-за женских спин спросил тесть.
Сашка готов был и к худшему.
– Нормально.
Теща перекрестилась, Таня выдохнула. Дотронулась до повязки.
– Господи! На кого ты похож!
– И перегаром несет, аж тут слышно, – припечатала теща.
Сашка готов был снести любое наказание.
– Прости, Михалыч, за машину.
– Да что теперь говорить, – миролюбиво сказал тесть. – Хоть и жалко, первый мой в жизни и последний «жигуль».
– Я заработаю.
– Заработает он, – вздохнула теща.
– Больше в рот не возьму, обещаю! – поклялся Сашка.
Но жена и теща посмотрели так, что Сашка осекся. Теща махнула рукой:
– Зарекалась свинья в грязь не лезть.
– Я сказал! Обещаю, – посмотрел в поисках поддержки на жену Сашка.
В коридор ворвалась экзотической птицей Елена Анатольевна, бросилась к сыну, обняла.
– Шурик! Слава богу, жив!
В лице Елены Анатольевны появилась беззащитность и что-то настоящее. Она обернулась к сватам:
– Да ну что мне голову заморочили! Тут царапина, а по телефону напугали – убился.
– Мы еще и виноватые, – подивилась на сваху Ира, ткнула в бок мужа.
– Шурик, мой бедный Шурик.
Елена Анатольевна гладила сына по голове, не могла насмотреться. Он не выдержал и всхлипнул: