Дублер
Шрифт:
– Какой маникюр, какой любовник, Свет.
Ее творческая душа еще не отстрадала.
– Чувствую себя как лимон выжатый. Ненавижу писать. Руки опускаются.
Семагина снисходительно засмеялась.
– Это мы уже проходили. Месяца не продержишься! Это же твое! Ты у нас такая талантливая, такая умница.
Похвала – она и кошке приятна. Григорьева смягчилась. Но еще немного для вида покочевряжилась.
– Про что писать? Все написано.
– А далеко ходить не надо. Идем! – потянула Семагина.
Проскользнув на съемочную площадку, Семагина
К этому моменту реквизитор застелила постель, двое рабочих волоком вытащили кресла и примостили рядом. Затем вкатили прикроватный столик, который реквизиторша тут же принялась сервировать, как гостеприимная хозяйка: чайный сервиз, пироженки, сырку подрезать. В круг света вышла уже знакомая главная актриса Рената, переодетая в обтягивающий плюшевый домашний костюм, и приветственно развела руки, встречая свою экранную подругу. Экранные подружки уселись в кресла у столика, держась за руки.
Рената приготовилась рассказать свои новости, а ее подруга – подавать нужные реплики. В драматургии называется «конфидент». Это слово мало подходило второстепенной героине простоватой внешности, но с живым лицом и черными, как у режиссера, глазами. «Конфидент» явно уступала в красоте Ренате, но в ее лице была подкупающая милота.
Гримерша Валя закапала Ренате в глаза, у той потекли слезы. Диалог был «с подхвата», чтоб избежать ненужных повторов того, что зритель уже и так видел.
– Он так и сказал? – спросила подруга.
– Да! Он мне больше не верит! – схватилась за салфетку Рената.
Подруга ужаснулась, как будто эта драма была ее личной, как и полагается подруге главной героини.
– Он что, узнал про…
Рената заткнула подруге рот ладонью.
– Тихо!
Подруга героини встревожилась не на шутку.
– Думаешь, теперь он отменит вашу свадьбу?
Рената посмотрела не на подругу, а в камеру, сделав страшные глаза.
– И тогда все, конец.
Подруга героини, выждав положенное ГВГ (что означает в сценарии «глаза в глаза»), с жаром схватила Ренату за руки и произнесла:
– Не конец. Я знаю, что мы должны делать.
Доценко снял наушники и скомандовал:
– Стоп. Снято. Умнички, девочки.
Подруга героини подошла к режиссеру и чмокнула его в щеку, с интересом заглянула в экран.
– Пап, ну как получилось?
Доценко одобрительно кивнул:
– С первого дубля, Лисеныш, спасла отцу день.
Подругу героини звали Лиза. Но папа никогда не называл ее по имени, а только так – Лисеныш.
Подошла Рената и тоже взглянула в камеру.
– Как получилось?
– Нормально, – преувеличенно озабоченно ответил Доценко, – но надо бы нам, конечно, разобрать роль, размять, добавить эмоции.
– Конечно, Сергей Владимирович! Мне это так помогает!
«Бабарихи» переглянулись: ах, теперь это так называется – размять роль.
– Страшно проголодался, может, за ужином? – предложил режиссер. – Девочки, поехали поедим.
– Отлично! Побежала переодеваться, –
Рената не побежала, такие девушки не бегают, они – плывут, ловя на себе восхищенные взгляды. Рената на миг остановилась обменяться парой слов с Дашей-ассистентом по завтрашнему графику, чтобы перекинуть волосы с одного плеча на другое, при этом бросила взгляд на Доценко. Это был взгляд двух любовников на самой заре романа. Зная, что не только в профиль и анфас выглядит классно, но и со спины, Рената поплыла в гримерку, раскачивая бедрами. Доценко задержал взгляд на ее обтянутой милыми плюшевыми штанишками попе.
– Мило, – сказала Лиза.
– Так, ты с нами? – спросил Доценко, смутившись своего долгого взгляда.
Он подал дочери пальто и заботливо помог надеть. Лиза благодарно посмотрела на отца, чмокнула в щеку.
– У тебя же нет замечаний к моей роли? – подколола отца. – Пап, сегодня не получится. У мамы день рождения же. Еще подарок надо купить.
Доценко хлопнул себя по лбу.
– Сегодня? А, точно. Я и забыл! Поздравь от меня.
Режиссер пошарил в кармане, достал из бумажника несколько крупных купюр. Лиза взяла деньги, сунула в карман.
– Конечно, поздравлю. Но ты б лучше сам. Все-таки юбилей.
– Юбилей. Точно! Склероз.
Доценко еще раз достал бумажник и добавил еще пару купюр.
– На твое усмотрение.
– Но ты все-таки позвони. У нее там тетеньки соберутся, ей будет приятно, – попросила Лиза. Чмокнула отца и направилась к выходу.
– Всем пока!
К режиссеру подоспела одетая Рената, заметила убегающую Лизу и ненатурально вздохнула:
– Лиза не с нами? Как жалко!
Семагина и Григорьева потихоньку ретировались. Выйдя из павильона, направились к новенькой иномарке продюсера.
– Дочка и любовница отца – подруги-ровесницы. Интересно, – задумалась Григорьева.
Этот задумчивый взгляд Григорьевой всегда предвещал хорошую заявку на сценарий. Семагина открыла дверь машины.
– Садись, подвезу. Посплетничаем.
Девушки сели в машину. Семагина завела мотор.
– Интересно. И что же он дочь на главную роль не пристроил? – Григорьева пристегнулась.
Семагина пожала плечами.
– Типаж не тот. Но всегда при ролях. Папа устроит. Доценко ее обожает, единственная дочка. Там другая проблема.
– Комплексы насчет внешности? Насколько я знаю, проблем с самооценкой у папиных дочек не бывает, – заметила Григорьева.
Семагина с насмешливой улыбкой посмотрела на нее.
– Знаток человеческих душ. Ты подумай, Доценко – это Доценко, парни комплексуют, побаиваются. Когда такой отец, да еще лучший друг, дочке есть с кем сравнить.
Григорьева посмотрела на Семагину.
– Зря ты ушла из креативных продюсеров в исполнительные.
– Исполнительным больше платят, – ответила Семагина. – Ты подумай, подумай над папиной дочкой. И вообще, думай над чем угодно, только прошу тебя, оставь эти съемки в покое. Там все, поверь, будет нормально.