Дуэль на троих
Шрифт:
– Вот тут вы ошибаетесь. Вам я верю.
– А напрасно! Революция многому меня научила. Мечтатель и романтик, «гражданин мира», болтавшийся по всем Австралиям и Африкам…
Барон привалился спиной к влажной карте, разложенной на бочке. Угол карты, спускавшийся к полу, как раз загорелся от упавшей почему-то свечки, и Анри привычно плеснул на него из бочонка.
– В Париже я стал холодным прагматиком. Французские буржуа с ножами и мушкетами научили дурака-помещика, как надо драться за свое добро!
– Верю, – сказал
Но барон остановил мой порыв.
– Одному еще не научился: врать вот так, – кажется, он показал на меня, – на голубом глазу…
Он поднялся, держась за бочку, и ткнул пальцем в карту России на пустом бочонке. И палец его провалился в пустоту.
– Вот! – победно воскликнул Бекле. – Он может быть только в поместье у Зубатовых! – Подошел к другой, еще полной бочке, чем-то умылся и в брызгах потряс головой. – Они купили у меня имение семнадцать лет назад. В тридцати верстах от Путевого замка. Деревня Кутеповка…
Я, с трудом придерживаясь курса, подтянулся по картам, по бочкам… Попутно мокрым манжетом, как медведь лапой, потушил карту там, где она изумительно красиво горела…
Совершив этот подвиг, я в изнеможении сел и стащил (кстати, весьма находчиво!) саму карту теперь к себе… Пошел кругами искать это чудище – Кутеповку и… Нашел и присвистнул, и посмотрел на Анри.
– Боюсь, без пистолетов туда прогуляться едва ли получится. Это зона влияния русских партизан…
Из дневника Жана Бекле
…– Куда вы?!.. Я не желаю с вами!.. Да вы вообще!.. – еще покрикивала иногда Анютка и снова пыталась вырвать повод своей гнедой. Но за поводом тянуться было далеко, и на скаку послушница, хоть и отчаянная девица, все же не рискнула это проделать. И в общем-то, правильно. – Что вы вытворяете?!
– Спасаю вас от верной виселицы!
Анюта, отказавшись от попыток завладеть поводом, с удовольствием принялась лупить меня своим тонким стеком. Теперь настала моя очередь вопить, уклоняясь от ее ударов:
– Ай, спасите! Помогите! Русиш партизанен!..
Из журнала Таисии (в послушании Анны)
Трубецкой-Ковровой
…На лесной развилке Жан уверенно повернул наших коней направо. И мы вынеслись на берег реки. Дальше дорога петляла вдоль залитой осенним солнцем поймы. Тут выстлались все мои детские дали: вспыхивали малые озера, золотились гребешки холмов, вилась и дышала речка, смеялся отороченный лесами горизонт…
– Мы что, повернули в Кутеповку? – прокричала я Жану сквозь ветер.
Он оглянулся на меня, не отвечая.
– Пустите! Я дальше поеду сама!..
Из дневника Жана Бекле
…У апаринских мостков купались малыши. Все уже умели плавать: кто уверенно
Но вот другой мальчик начал ему помогать, ухватив сверху за мокрую рубашку. И берег огласили восхищенные крики:
– Француз!.. Ребя, француз наглотался!.. Смотри, француз сам плывет!..
Этим французом был я.
Оказывается, я все помнил. А речка еще лучше помнила – и ясными объятиями всех своих излучин рванулась мне навстречу.
А я-то думал, вода утекла!.. Никуда она не утекла. Это я весь вытек, а она осталась…
Видимо что-то случилось у меня с лицом, потому что Анюта, выехав справа, со стороны реки, уставилась на меня огромными глазами.
– Что с тобой?
Я, наверное, что-то шептал, не помню.
– …столько лет я не мог вспомнить… когда же я забыл?..
А может быть, и не шептал. А просто бросил коня с места в карьер.
Я ясно вспомнил, как первый раз переживал движение. Потому что настоящее движение – это только движение к счастью.
Дед Митя бежал по снегу, везя за собою большие плетеные сани. В санях веселился закутанный по самый нос розовощекий ребенок. Он задыхался от радости. Он был совершенно счастлив…
Неужели с тех пор все было мертвое – пролетающие мимо годы, ветра, города?..
Дед Митя бежал, взбрыкивая и кося глазами, как гордый породистый конь. Навстречу неслись одетые в иней березки… Впереди меня ждали бабушка Агаша, ее волшебные блины и героические сказки, дедушкины былины про богатырей… И песни, песни!.. Ждали мои верные друзья – и выдумщики старшие, и маленькие несмышленыши. Ждали лед на речке, снег под валенками и на лапах елей, весело слетающий и покрывающий нас с головой, если стукнуть палкой по стволу; ждали деревянные игрушки, санки, шахматы и одаренный кот Матюша; ждала маленькая Ася Трубецкая и книжки с картинками в отцовом кабинете, от которых веяло каким-то колдовским безмерным лесом, сосульки, чердаки, промерзшая веранда, где можно прятаться, а можно просто ждать лета…
В шарах и гномиках, снегурочках и дождиках наряженная елка, уводящая в свою неведомую и святую глубину…
Однажды навстречу саням деда Мити попалась упряжка отца. Он только вчера вернулся из Москвы и вновь куда-то уезжал…
Мать, еще молодая, вся искрясь в песцах и каких-то надеждах, в рваном ветре жизни, выглянула из возка и закричала что-то по-французски, а потом и по-русски, уже с легким французским акцентом:
– Осторожно, Митьюша, не вывали!..
Дед Митя (впрочем, какой он дед – ему тогда было не больше шестидесяти!), запыхавшись, остановился перед барскими санями. При этом я едва не улетел в сугроб.