Дуэль на троих
Шрифт:
Сбоку влез Степан – тот, что приложил меня по голове в саду.
– Андрейка, ты за всех не говори. Это ты с конями на оброке. А мы на барщине так и сидим.
– Так пить меньше надо, – немедля вскипел Андрей. – Договаривайтесь, будете и вы на оброке. В чем трудности? – он сделал оловянные глаза, как единственный здесь здравомыслящий, потому и начальник.
Тут с другой стороны влез еще один пьяный мужик – по-моему, Фрол.
– Так он всех и отпустил! – с гневным сарказмом, совсем как давеча на меня поднимал пистолет, сказал
Ему сразу подвинули на закусь картошки, но Фрол отпихул от себя сковороду, и самостийно захрустел каким-то грязным яблоком.
– Вот, вот, вот! – уже кричал я, обретя в полемике опору. – Я и говорю! А Наполеон всех отпускает!..
Но Фрол неожиданно озлился пуще прежнего.
– А кто он мне такой, чтоб отпускать?! – даже вскочил, горячась. – Ну кто он мне?!..
– Не, погодь, погодь, – приподнял огромную худую руку Степан так философически, что и Фрол с интересом уселся. – Мы читали его бумажки. Там сказано, конечно, мол, волю всем!.. А землю как? Отдадут нам, али она так и будет помещичья?.. Без земли выкинут, что ль, на волю с голым задом?
Признаться, в такие юридические тонкости я не вникал и только поскреб затылок, как неуспевающий школьник.
– Вот оно и видно, что человек в нашем житье ничего-то не понимает! – победительно гудел Степан. – А как он, ни пса не понимая, может нам добро сделать?
В тот момент я страшно любил всех этих подвыпивших святых партизан – не только Андрейку, но и Степана, и Фрола – едва не отправивших меня на тот свет на полянке. И серьезно захотел найти для них какой-то выход.
– Ну, тогда всем миром надо объяснить императору, составить чаяния… Я даже передать Бонапарту все это могу!
Андрей засмеялся. А Фрол по-прежнему серьезно заорал:
– А кто он мне?!.. Если б ты сказал, Кутузову али Ляксандру Палычу, ну тогда еще да. А Банапар мне кто?..
Не помню уж как, но из всех тех эпохальных размышлений вызрела банальная трактирная драка.
Сперва Андрей отбросил от меня клешни правоведа Степана.
– Не замай его, это мой друг… детства!..
– А кто его расстрелять-то хотел? – заржал стоик Фрол.
– Если чо, я его и сам расстреляю! – четко заверил Андрейка. – А не ты, понял? Отвали!
Оттолкнув Фрола, он уселся со мной рядом, обнял и привалил к своему плечу мою отяжелевшую голову.
– Ванька, Француз! Не бойся, я тебя… им не дам! Я сам тебя расстреляю. Помнишь нашу клятву?
– Помню!.. – Я уже вовсю разнюнился. – «Если раздружимся, пусть нас невтоны покарают!..»
– Я – за них! Ведь может собственных невтонов российская земля рождать!.. – Андрей саданул себя в грудь. – Ты не понимаешь, ты ведь не со мной раздружился, паскудник, ты – со всей Россией…
Он сжал меня до хруста.
– Не ругайся… А ну, сам не ругайся! – загомонил тогда Степан и стал выдирать меня из Андреевых тисков.
– Да! – крикнул Степе в поддержку и Фрол. –
– Спасибо, – от души поблагодарил Андрейка.
– Мальчишки, не надо… – помню, откуда-то раздавался все время тихий и примирительный голос деда Мити. Стало быть, он все это время сидел с нами. Вот только пил или нет, не вспомню. Скорее всего, опрокинул кружечку-другую, но, конечно, не на ровнях с нами.
Но Андрей уже сцепился с Фролом.
– Чо?! Ты это мне говоришь, своему командиру?
– Да, вашсиятельство!.. – осклабился в ответ тот.
– Чо-о? Бунт на корабле? – приподнялся Андрей. – Ты! Пугачевец хренов! Смир-рно!
На что Фрол продемонстрировал ему смачную дулю.
– А вот хрен тебе!
Андрей ловко перехватил руку с дулей и вывернул так, что всадил Фрола щекой в сковородку. А выпустив, с другой руки заехал ему в челюсть.
Степан кинулся Фролу на выручку. Я ввязался разнимать, получил удары – по уху и в челюсть – с обеих сторон, сам обозлился и пошел махать направо и налево… Вокруг стояли лязг и треск – опрокидывались и разбивались бутыли и плошки, расщеплялись ружья, покатился с колокольным звоном самовар…
Из журнала Таисии (в послушании Анны)
Трубецкой-Ковровой
…Сорвала один, другой, подосиновик за белым, так и углубилась в лес… Просто напал охотничий азарт! Прадедов! Если на прогулках за усадьбу даже служки надо мной посмеивались – шли сами с полными корзинками, я же, хоть убей, не видела ни одного гриба, то теперь… Тут теперь для меня было раздолье: не успеешь один сорвать, ан из-за другого дерева, из-под листочка, кажет яркую шляпку другой.
Корзинки не было. Я отстегнула один кисейный буф от рукава и складывала славные трофеи в мешочек из дорогущей парижской ткани…
Вдруг совсем рядом треснула ветка. Я так и присела – схватившись за сердце. Тут хрустнула другая… И спереди, чуть слева, стал надвигаться приглушенный шум и ропот множества идущих по лесу людей.
Я вовсе прикорнула за большим стволом.
И сразу из-за соседней сосны показался штык… Я вжалась в усыпанную хвоей и листвой канавку, прямо возле двух роскошных боровиков. И только когда поняла, что отряд проходит чуть левее, немного высунулась из убежища.
Французы с готовыми к бою ружьями, с приставленными к ним штыками, медленно крались к заимке. Каждый солдат старался огибать трескучие сухие ветви и валежник и хранил молчание. Но по неистребимой французской привычке всё же все неудержимо шептались, а иные едва ли не в голос бурмотали – как тетерева на току.
На них злобно цыкнул человек в шапке а ля Бонапарт, и я сразу узнала незабвенного полковника Пикара.
Рядом с ним – немного впереди – шагал человек в шинели и широкополой шляпе, показавшийся мне удивительно знакомым.