Дуэль сердец
Шрифт:
Гейл открыла глаза, и ей предстал странный мир из расплывчатых лиц и слепящих огней. Чьи-то руки ее безжалостно подталкивали, и грубые мужские голоса время от времени перемежались с нежными женскими. Всюду царил крепкий запах лекарств. Временами тело у нее горело как в огне, а язык казался слишком распухшим и не умещался во рту. Иногда она безуспешно пыталась встать и опять сползала назад — тогда возникала острая пульсирующая боль, заполняющая все тело. Дни и ночи слились воедино, неразличимые из-за этой боли. Временами перед ее взором возникали белые
Постепенно рука победила, и однажды утром Гейл пришла в себя. Ее прямой взгляд прояснившихся глаз остановился на Лансе, который находился рядом. Он выглядел утомленным и похудевшим, совсем не похожим на себя. Мрачное выражение его лица смягчилось улыбкой.
— Привет, — сказал он.
Гейл явно недоумевала из-за его присутствия здесь. Наморщив лоб, она припомнила, как он появился сразу после аварии, произошедшей с ней. Воспоминания возвращались теперь к ней как кошмар, вроде тех, от которых просыпаешься ночью в поту. Сначала она вспомнила отца и Хильду Ламберт, потом свою дикую поездку на машине и, наконец, аварию.
— Это вы принесли меня сюда? — спросила она слабым голосом — приходилось делать усилие, чтобы говорить.
— Можно и так сказать. Как вы себя чувствуете?
Она закрыла глаза и покачала головой в попытке остановить слезы.
— Я ничего не чувствую. Вы здесь с того момента, когда меня принесли?
— Не совсем.
Ее мозг не прояснился настолько, чтобы понять.
— Не совсем? — эхом повторила она.
— Вы были больны в течение двух недель.
Гейл слушала его отвлеченно, вспоминая руку, которая не пускала ее из жизни, когда темнота и боль тянули в небытие.
— Бедный папа! Он, должно быть, ужасно устал сидеть здесь и все время держать мою руку. Где он теперь?
Ланс ответил не сразу:
— Я не хочу расстраивать вас, но вы можете припомнить то, что случилось до аварии?
Гейл задрожала. Она вспомнила все снова: как она тихо открыла дверь кабинета, вошла…
— Пожалуйста, я не хочу говорить об этом, — простонала она.
— Как вы оказались на автостраде? — мягко и настойчиво спросил он.
Ее губы едва двигались.
— Я была так несчастна.
— Несчастны? — продолжал он расспросы. — Но почему?
Гейл неохотно проговорила:
— От бабушки пришла телеграмма. С дедушкой в Танжере произошел инсульт. — Она сделала паузу, затем поспешно спросила: — Папа там сейчас, правда? Он поехал, чтобы увидеть дедушку. Он очень болен?
Ланс наклонился вперед и положил свою руку на ее лоб, в глазах его было какое-то странное выражение. Затем он выпрямился.
— Ему некоторое время, как и вам, необходимо побыть в постели.
— Я не буду долго здесь оставаться. Я чувствую себя намного лучше. Хотя и не чувствую ног. Они оцепенели, вероятно, от долгого лежания.
Он
— Держитесь, вы должны мужественно отнестись к тому, что я скажу. Лучше сообщить вам теперь, чем вы сами узнаете позже, и, безусловно, достаточно скоро.
Ее лицо побледнело, а синие глаза грустно смотрели на Ланса, напоминая ему глубокие озера с темно-синей водой.
Он хочет сообщить об отце и миссис Ламберт, конечно. Он имеет в виду их. Гейл сжала руки, ее губы дрожали. Она хотела остановить его, сказать ему, что она знать ничего не хочет. Потом его слова привлекли внимание Гейл. Ланс говорил об автомобильной катастрофе.
— Когда вас выкинуло из машины, вы при падении повредили позвоночник. Поврежден его ствол, защищающий спинной мозг, разорвало нервные окончания, это и вызвало лихорадку.
Шепотом она спросила:
— Что вы хотите этим сказать?
— У вас временный паралич ног, который через какое-то время должен пройти. — Он заключил ее руки в свои. Мягко, чтобы смягчить удар, заговорил.
Гейл никак не могла осознать того, что он ей втолковывал. Она смотрела и смотрела на его загорелую сильную руку, держащую ее белую маленькую, исхудалую ручку. Мысли метались, как стадо овец, и мозг плохо соображал. Она лежала спокойно, пока суть того, что он сказал ей, не дошла до нее. Затем она отдернула руку, ее глаза расширились от ужаса.
— Хотите сказать, я не смогу ходить? Я должна буду лежать в кровати в течение нескольких лет? — От волнения она почти кричала. — Я не верю этому. Вы пугаете меня. Уходите, я ненавижу вас! Вы слышите? Ненавижу вас!
Гейл уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала. В комнату вошла сестра, и когда Гейл опомнилась, Ланса уже не было.
— Это правда? — спросила она, когда сестра стала поправлять покрывало на ее кровати. — Я действительно парализована?
— Боюсь, что так. Но способность двигаться должна возвратиться. Я знаю, для вас это удар, но и он не оправдывает вашего грубого обращения с мистером ван Элдином. Вы скоро сами бы обнаружили это, и он думал, что будет лучше рассказать вам все сразу, объяснить, что ситуация временная, иначе вы можете вообразить бог весть что. — Похоже, сиделка делала ей выговор. — Бедный молодой человек сидел с вами день и ночь в течение двух недель, отлучаясь только, чтобы принять душ и поесть. Не плачьте, пожалуйста, будьте разумны, и вы скоро опять сможете ходить.
Гейл душили рыдания.
— Вы правы, — всхлипывала она. — Я хочу поправиться к приезду папы. Вы не скажете, где он?
Сестра покачала головой и отвернулась.
В тот день Ланс не навещал ее больше, но Гейл слышала, как сиделка отвечала на его вопросы о самочувствии своей знакомой по телефону в коридоре. И только потом она вспомнила, что Ланс не ответил, где сейчас отец.
Ночь Гейл провела беспокойно, пробудившись рано утром от шума в коридоре, рядом с ее комнатой. Дверь была слегка приоткрыта, и молодые звонкие голоса медсестер-практиканток выделялись на фоне строгого голоса старшей медсестры.