Дуга большого круга
Шрифт:
— Читали радио «старика», Ром? Нет? Вот, читайте.
Он вытащил из кармана смятый бланк.
— И нас всех приглашают на «Аванти» завтра к двенадцати. Наверное, он хочет поздравить вас лично, со всей торжественностью. Ну, я очень рад.
Роман находился в приподнятом настроении. Радушный прием, оказанный ему членом Военного Совета, обещание наградить его команду, радио Коллинза — все было приятно. Но главное — «Гурзуф» был спасен. Роман крепко пожал руку О’Конору.
— Вот что, Патрик. Сегодня я подаю своему командованию списки людей, которые особенно
Американец нахмурился.
— Большое спасибо, Ром. Но, пожалуй, не стоит. Знаете почему? «Старик» услышит, что я сознательно отстал, что машина была в полном порядке, ну, тогда держись. Будут большие неприятности. А так отстал и отстал. Благополучно пришел, и все. Так что не надо.
— Наверное, вы правы. Ну тогда мы закатим всей вашей команде обед на «Гурзуфе». Наш повар постарается.
— Ладно, — засмеялся О’Конор. — Это дело другое. Спасибо, пожалуйста, — сказал он по-русски. — Сейчас отправляюсь на берег. Гуд бай!
На следующий день, точно в одиннадцать тридцать, катер командира конвоя привез Романа на флагман. Контр-адмирал встретил его лично. Это была большая честь.
— Очень рад видеть вас живым и невредимым, — говорил Коллинз, пожимая руку капитану, — прошу вас ко мне.
В каюте у контр-адмирала стоял стол, накрытый на две персоны. Отражая электрический свет всеми цветами радуги, сияли и переливались хрустальные рюмки и бокалы.
— Я хочу выпить за ваше здоровье, — проговорил Коллинз, наливая бокал. — За русских моряков.
Они выпили.
— Расскажите, как вам удалось спасти судно, — сказал контр-адмирал.
О том, как пришел «Гурзуф» и как его спасли, капитан мог рассказать много. Рассказать о том, как заделывали пробоину, как шестнадцать часов в ледяной воде работали боцман Пархоменко и пять человек аварийной партии, как носили в кают-компанию обожженных при тушении пожара людей, как погиб Фокин, как он сам почти двое суток не сходил с мостика, пробираясь к родным берегам, как до Мурманска не вылезал из машинного отделения и дежурил у насосов старший механик, как, пренебрегая сном, едой, отдыхом, беззаветно работал экипаж, движимый одной мыслью: привести судно в свой порт…
Но Роман не стал рассказывать об этом.
— Его спас не я, а команда, — ответил он. — Что может сделать капитан, если ему не поможет в тяжелую минуту команда?
Коллинз на минуту задумался.
— Хорошо сказано. Экипаж должен помочь своему командиру в тяжелую минуту. Но все-таки вы проявили большую выдержку.
Зазвонил телефон. Контр-адмирал взял трубку.
— Построены, Джефри? Да, сейчас идем. Я задержу вас ненадолго, капитан. Прошу вас пройти со мной.
Коллинз встал, открыл дверь и предупредительно пропустил Романа вперед. Когда они прошли на переднюю палубу, необычная картина представилась глазам капитана.
По правому и левому бортам ровными рядами выстроились английские офицеры. В полной парадной форме, блестя золотым шитьем и нашивками, стояли командиры
Адмирал остановился, окинув взглядом замершие шеренги.
— Господа, я много плавал и много видел, — сказал он, — и всегда уважал доблесть и мужество. Джефри!
Адъютант протянул контр-адмиралу синюю коробочку.
— Примите, капитан, эту награду от Англии в знак уважения. В вашем лице я награждаю весь ваш доблестный экипаж, — и Коллинз прикрепил к груди Романа белый крест — орден Виктории.
Роман стоял смущенный и взволнованный. Во втором ряду он увидел сияющее лицо О’Конора.
Через несколько дней стало известно, что советское правительство наградило всю команду «Гурзуфа» орденами.
Глава III. Пароходство
Война кончилась, а Романа не отпускали с Дальнего Востока. Валя с дочкой жила в Ленинграде. Он стосковался по семье и дому. Поэтому Роман был счастлив, когда неожиданно получил приказ немедленно выехать в министерство в Москву. Кроме того, в Ленинграде его ждал Игорь, которого Роман не видел с довоенного времени.
Валя писала — Микешин вернулся из Германии живым. Вытащил счастливый билет.
Поезд долго простаивал на станциях, пропуская какие-то составы. Соседи по купе, два пожилых майора, все время где-то пропадали, разыгрывали «пульку» или «давили банку». Большую часть времени Роман находился один. Он курил, смотрел на мелькающие за окном деревья и думал.
…После торжественного вручения наград, поздравлений, банкета «Гурзуф» поставили на ремонт в Росту [5] . «Оушен Войс» посылали обратно в Англию. Перед отходом конвоя О’Конор зашел попрощаться с друзьями. Он долго держал руку Марии Павловны в своей руке, коверкая русские слова, говорил:
— Вы есть… как это …файн, прити девушка, Мэри. Много помогал мне рюсски языка. После война приеду вас э… женить. Гуд?
Мария Павловна невесело улыбалась. Почему-то все чувствовали себя подавленно. После того, что сделал «Оушен Войс», гурзуфовцы относились к американской команде особенно дружески. Все надеялись, что «Гурзуф» и «Оушен Войс» пойдут в одном конвое, а тут пришлось разделиться. Патрик несколько часов сидел в каюте у Романа.
5
Роста — поселок в Мурманске.
— Жаль с вами расставаться, Ром, — сказал американец. — Хороший вы парень. Ну, будем прощаться. Мне нужно идти. Если придется быть в Штатах, во Фриско, не забудьте мой адрес. Мерчант-стрит, сто восемьдесят два. Не застанете меня — валите прямо к отцу. Он будет всегда рад вас видеть. Я писал о вас. Только бы вылезти из этой каши живым. Прощайте, Ром. Счастливых ветров в ваши паруса!
Он ушел не улыбнувшись, как это делал обычно, следуя американской традиции: улыбаться во всех случаях жизни.