Дух Фиилмарнен и его дети
Шрифт:
Снорки в душе молил великого духа земли помочь ему, ведь столько лет дух не противился своему сомнительному отцовству, да к тому же сделал его хорошим мастером, помогал находить месторождения руды. И дух его услышал.
– Может, мальчику запрещено говорить об отце, но я знаю человека, который может дать ответ от имени великого духа земли, – сказала вдруг Ойгла.
– Кого ты имеешь в виду? – спросил Стиг.
– Конечно, жрицу Миунн из святилища Фиилмарнена в Голубом Гаутанде. Она год назад стала старшей жрицей, после смерти той, что приезжала к нам шесть
Дух земли помог Снорки, наведя Ойглу на счастливую мысль. Но как узнать, сделал это дух, чтобы спасти детей, или жрица Миунн понадобилась, чтобы разоблачить маленьких самозванцев? Ведь сегодня, Снорки с ужасом вспомнил об этом, он впервые назвал Фиилмарнена отцом. Вдруг дух решит наказать его устами жрицы за спасительную ложь?
– Ах, я болван! – закричал в это время Стиг. – И как мне не пришло в голову обратиться к Фиилмарнену через жрицу? Завтра же я отправлюсь в Голубой Гаутанд и пусть трепещут все Дарнеры вместе взятые!
Снорки совершенно сник. Понятно было одно: признаться он не мог, ибо дело зашло слишком далеко. Оставить все как есть тоже нельзя: это будет равносильно признанию в собственной безродности. Оставалось ждать приговора Миунн: она, обратившись к духу, либо признает его с Хаскнет детьми духа Земли, либо с позором прогонит их.
7 Дар Фиилмарнена
Отец уехал в святилище Фиилмарнена в Голубом Гаутанде, чтобы на этот раз узнать ответ самого духа на вопрос о том, кто же его дети, и может ли он провести над ними обряд принятия в род. Снорки остался дома за старшего, проводя все дни в кузнице, где делал всю работу за двоих. С утра до ночи доносились оттуда тяжелые удары молота, которым он словно вколачивал свое беспокойство в металл.
Даже Хаскнет притихла в ожидании приговора. Несколько раз пыталась она подластиться к брату, чтобы вытянуть из него хоть какие–нибудь подробности из их прошлого, но он оказался не более разговорчивым, чем куски руды, сваленные в углу кузницы. Снорки чувствовал себя прескверно. Он мечтал о чуде, ждал каждого дня с надеждой, и прощался с каждым днем, как с приближающим его позор. Эти темные мысли он пытался задушить в сердце с помощью работы, которой изнурял себя так, что едва доплетался до постели.
Через две недели упорного труда в кузнице кончилась руда. Идти за ней вызвалась Хилла. Снорки повел ее к новому месту, которое нашел несколько месяцев назад. Снорки рубил руду, а Хилла складывала ее в кожаные мешки. Мальчик работал как в тумане. Он был настолько подавлен, что по дороге домой сестра, дотронувшись до его руки, сказала:
– Снорки, что бы с тобой не случилось, я навсегда останусь твоей сестрой.
Несомненно, Хилла говорила из добрых побуждений, но ее слова подействовали на брата, как камень на шее утопающего.
На другой день Снорки приступил к плавке. Поминутно оглядывался он на дверь, потому что так измучился ждать, что даже весть о своем разоблачении воспринял бы с радостью. Однако вздыхать было некогда. Закончив плавку, Снорки достал из сыродутного горна странный пористый металл. Когда кусок остыл, мальчик
«О, великий дух Фиилмарнен, зачем, поманив прощением, ты вновь на меня рассердился? – спросил Снорки у огня – алого глаза Фиилмарнена, еще теплившегося в печи. – Добрый дух, уговори покориться твое творение, не губи меня».
Чтобы духу было удобнее, Снорки развел в горне большой огонь, который, он знал, был очень приятен Фиилмарнену. Чтобы металл лучше слышал уговоры своего творца, он засунул полосу в печь. Пламя лизало ее и, казалось, что–то ей шептало. Через длительное время, подумав, что уже довольно, Снорки вытащил полосу и (о, чудо!) она покорилась. Полоса получила контуры ножа, прежде чем вновь начала упрямиться.
«О, великий дух! – взмолился Снорки еще жарче. – Не делай доброго дела наполовину, упроси твое творение потерпеть и подчиниться мне. Я один лишь раз злоупотребил твоим именем. Прости меня и не отнимай дара повелевать металлом, который ты мне дал!» – и вновь сунул полосу в печь и стал раздувать мехи.
Пламя взвилось, любовно ощупывая нож. И на этот раз Фиилмарнен сжалился: металл вновь покорился.
Так продолжалось несколько раз. Хитрый дух словно играл со Снорки, то подчиняя, то выводя из под его власти металл. Работа шла всю ночь: Снорки валился с ног от усталости, глаза его покраснели, в голове гудело осиное гнездо. Утром, когда нож был готов, в кузницу вбежала Хаскнет и крикнула:
– Отец вернулся, и с ним приехала жрица!
От неожиданности Снорки выронил нож, и горячий кусок металла упал ему на ногу. К счастью, на нем были кожаные башмаки. Быстро нагнувшись, Снорки концом кожаного фартука схватил нож и бросил его в ведро с водой, стоявшее в кузнице на случай пожара. Вода зашипела, окрасившись в алый цвет.
В это время в кузницу вошел отец, а с ним – маленькая пожилая женщина, которая куталась в старый меховой плащ. На ее загорелом лице с четкими линиями морщин сверкали молодые черные глаза.
– Будь здоров, сын, – поприветствовал его отец, – я выполнил свое обещание. Я привез жрицу Фиилмарнена, она хочет разобраться в нашем деле на месте. Ее зовут Миунн.
«О, великий дух, зачем ты столько ждал, чтобы погубить меня? – подумал тоскливо Снорки. – Да, я позволял другим людям говорить, что я твой сын, но сам назвался лишь один раз. Ты играл со мной сегодня всю ночь, и я уже думал, что ты простил мое самозванство. Но ты просто передумал и нашел средство более позорного наказания».