Дух оперы

Власов Владимир Г.

Во время моей лекции я вдруг задумался над тем, кем же является Луиджи на самом деле, и почему он появился в моей жизни? Мне казалась, что от решения этого вопроса и разгадки этой тайны зависит, не только моя судьба, но и моя жизнь. Не помню, что я говорил студентам в моей лекции, но я хорошо запомнил то, что творилось в моей голове, и как я старался через свой несовершенный ментальный аппарат, называемый дискурсом или «связной речью», проникнуть за пределы своего собственного речевого инобытия, говоря об одном, а думая совсем о другом. Студенты внимательно меня слушали, и я им что-то рассказывал, но думал я совсем в другой плоскости. Я как бы одновременно превратился в оратора, и в этот же самый момент – в мыслителя, несвязанного с этим оратором; я раздвоился, потому что в каждой из этих сущностей мозг работал в разных направлениях.

Я как бы сам в себе решал свои проблемы бытия и существования, что и являлось темой моей лекции. Но то, что я думал, отличалось от того, что я говорил.

Что же такое бытие, и чем оно отличается от существования? С одной стороны, учёные говорят, что пространство и время бесконечны по протяжённости и текучести, а с другой стороны, они же утверждают, что и пространство, и время всё же конечны и дискретны, прерывисты. Так как же им верить? И кто из них прав?

Сейчас физики, экспериментируя с ускорителями элементарных частиц, пытаются проникнуть в микромир и понять поведение микрочастиц в пространственно-временном континууме, чтобы иметь более точное представление о бытие. Проблемой бытия занимаются физики и математики для логического осмысления возможности чистого самопознания духа, стараясь соединить дух и материю, чтобы иметь полное представление о Вселенной в целом, в её взаимопроникновении макро и микромира. Они хотят из образа всего Всеобъемлющего, которое пока ещё составляет в определении абстракцию, выпестовать высшую конкретность, как объект с бесчисленным числом предикатов-определений.

Я поймал себя на мысли, что постоянно думаю о том, как этот огромный мир помещается весь в нашей голове? Неужели, сама наша голова является Вселенной? Как-то я вообразил свою голову театральным залом, в котором наши глаза играют роль сцены. Занавес поднимается и представление начинается. Но об этом можно говорить, когда мы присутствуем в мире в качестве «человека из театра», одновременно являясь зрителем и действующим лицом. Правда, когда мы являемся действующим лицом, то больше похожи на «человека на площади». А вот когда мы закрываем глаза и окунаемся в свой внутренний мир, то уже ощущаем себя «человеком в храме». Именно тогда наш мозг с головой разрастается до размеров Вселенной, в которой начинают множиться предикаты. Что же такое предикат? Ведь то средство, которое нам позволяет представлять Вселенную, является наша речь, очень простая по своему строению, где присутствуют главные составные части: подлежащие и сказуемое, на основе которых строится любое суждение.

При этом, как мы ещё знаем из школы, подлежащие – это предмет, а сказуемое – глагол. Это – как две основополагающие составные мира, определяющие пространство и время, состояние и движение. Пространство определятся вещами, предметами. Потому что пространство без предметов – это всего лишь пустота – ничто, что в нашем сознание не фиксируется никакой конкретикой, а время – это движение. Когда мы говорим, то в нашей речи всегда присутствуют предмет, пространство и движение, без которых мысль даже не может рождаться.

К примеру, когда я говорю: «Это – Луиджи», то слово «это» определяет пространство или пустоту, а имя «Луиджи» указывает в нём на присутствие определённой вещи или предмета с название Луиджи. Мы ещё можем говорить об одушевлённости или неодушевлённости, но кто знает, одушевлены предметы или не одушевлены? Живые они или мёртвые, ведь даже за видимым покоем всегда скрывается движение, как и в движении наличествует покой.

Или, к примеру, я говорю: «Луиджи идёт». Это – предмет в действии, где есть движение и время. «Луиджи стоит». Это – состояние покоя, но покой не может длиться вечно. Так что же такое предикат? «Луиджи – бог». Это – как раз и есть предикат-сказуемое, иными словами, то логическое сказуемое, что в суждении высказывается о самом предмете сужения, своего рода, уточнение, характеристика предмета, вскрытие его внутренней сущности, иными словами, это тоже движение, но уже движение, уходящие внутрь предмета в его сущность с целью выявления его сути.

По сути говоря, это – проникновение внутрь уже другого мира. «Луиджи – дьявол». Это – уже поворот в противоположную сторону, когда открываются другие атрибуты данной сущности, ведь вещь одновременно может быть и такой, и иной. И чего в предмете больше: божественного или дьявольского – можно понять только с течением времени, которое кинетически заложено в этом «стоящем» предмете, находящемся

в покое. Бытие и поведение определяют суть самой вещи. Бытие всегда чревато поведением. Всё, так или иначе, когда-то проявлятся, «быть» подразумевает под собой «действовать», без этого вещи в этом мире не существуют.

«Луиджи – манипулятор с действительностью». Это – наиболее сущностный предикат, который в данный момент подходит к Луиджи. «Луиджи есть человек». Но человек ли он? По его же словам, получается, что он преобразовался в человека из птицы. Кто же он: человек или попугай?

И тут мне вдруг вспомнилось одно изумительное стихотворение Ду Фу, которое как ничто подходило к данной действительности:

Попугаем владеют печальные мысли:

Он умён – и он помнит про всё, что бывало.

Стали перья короче, и крылья повисли,

Много слов он узнал – только толку в них мало.

Но он всё-таки ждёт – не откроется ль клетка:

Люди любят – да держат в неволе железной.

И пустеет в лесу одинокая ветка –

Что же делать ему с красотой бесполезной?

Так может быть, Луиджи и есть тот попугай, которому удалось вырваться из золотой клетки и обрести в своей жизни новое бытие и новую реальность? Так в чём же состоит его новое становление, его новое бытие? Сам глагол действия «быть» уже является не просто состоянием отвлечённого наличия в этом мире, а есть некое сверхреальное присутствие в действительности, меняющее саму эту действительность. Бытие – это не просто предмет, явленный в мире, а некое сверхбытие высшей конкретности феномена, порождающее другое бытие внутреннего порядка, которое подчиняется только ему и изменяется по его воле.

Это, своего рода, – сверхбытие в бытии, предопределяющее состояние существования всех других вещей. Если обычное состояние существования всех вещей является золотой клеткой, где все мы живём и находимся, то сверхбытие является высшем осуществлением идеального существования в данной реальности. И философия, возникающая с этой действительностью, уже совсем стаёт другой, не такой, к которой мы привыкли, где под познанием истины понимается представление, которое полностью соответствует объекту, где истина ещё не совершенна, так как она находится в развитии и складывается в ряд отличающихся представлений одного от другого, и более позднее представление дискредитирует предыдущее, исключая его истинность, где постоянно обнуляется любая истинность, и не возникает ничего идеального, совершенного и абсолютного, где вся философия становится постоянной чредой заблуждений, где любые догмы лопаются как мыльные пузыри и становятся вопиющей противоположностью истине, и где сомнение становится законом, уничтожающим любую истину, и где человек постоянно ощущает себя одиноким диким гусем, летящим к неизвестному морю, именуемому Истиной. Он постоянно теряет своих друзей в этом полёте, улетая вперёд или в сторону, где ему открываются новые горизонты, потому что не все хотят лететь в одну сторону, и это вполне естественно, ведь не всегда стая долетает до того идеального моря, где есть личное счастье, поэтому она и есть стая, считая личное счастье несбыточной мечтой. И для того, чтобы обрести личное счастье, нужно покинуть стаю и на какое-то время стать одиноким, диким, обрести свою надежду и поставить перед собой свою личную цель. Поэтому, вероятно, стремящийся куда-то в запредельные дали гусь – такой же одинокий и дикий, как я, не имеющий ни друзей, ни попутчиков в движении к намеченной цели.

И я вдруг понял причину моей привязанности к Луиджи. Мне вспомнилось другое стихотворение поэта Ду Фу об одиноком гусе.

Дикий гусь одинокий не ест и не пьёт,

Лишь летает, крича в бесприютной печали.

Кто из стаи отставшего спутника ждёт,

Коль друг друга они в облаках потеряли?

Гусю кажется – видит он стаю, как встарь,

Гусю кажется – где-то откликнулась стая.