Дух оперы
Шрифт:
Но что такое «безумие», как ни истинное просветление. И я уже сам чувствую, что становлюсь безумным. Что же случилось? До появления Луиджи в нашем институте вся наша жизнь текла спокойно и размеренно: часы занятия в институте, наше преподавание, подготовка к лекциям, а в свободное время – встречи в кафе с друзьями и долгие философские беседы на темы миропознания и роли в них математики. Практически, ничего не происходило в нашей обыкновенной жизни. Были, конечно, праздники и пьянки, но все наши разговоры не выходили за границы наших доморощенных размышлений.
На кафедре нас – пятеро парней – преподавателей-математиков, и мы размышляем лишь в рамках нашей узкой профессиональной сферы о только интересующих нас вещах по определённому
Мне тут же вспомнился опыт художника-пейзажиста Людвига Рихтера, жившего в девятнадцатом веке, который предложил своим товарищам нарисовать один и тот же пейзаж с условием «ни на волос ни отклоняться от природы». И хотя пейзаж был одним и тем же, и каждый художник добросовестно придерживался этого правила, но получились четыре совершенно разные картины, и они все отличались друг от друга настолько же, как и отличались сами личности этих художников. Так происходило и с нами, преподавателями математики. И каждый из нас смотрел на мир под своим личностным углом зрения.
Хоть мы и образовали своё «Тёмное братство», но единого мнения у нас ни в чём не было. Мы назвали своё братство «тёмным», потому что ежедневно погружали свои умы в самые тёмные математические дебри, пытаясь высветлить хоть какие-то общие понятия в картине мироздания, но чем больше мы углублялись в наш материал, тем больше погружались в хаос и беспросветную тьму, может быть, потому, что тёмной материи во Вселенной намного больше, чем светлой, и общего движения к светлому будущему у нас не получалось. Хоть и жили мы напряжённой духовной жизнью, но из нашего безумия и «математического чудачества» не только не могли найти выход, но ещё больше погружались в них, может быть, потому, что каждый из нас тянул наше «тёмное братство» в свою сторону. У нас даже музыкальные предпочтения были разными. Олег, обладающий в своих порывах ленивым вдохновением, был без ума от музыки итальянского композитора Луиджи Росси; Сергей, упорно работающий над своей диссертацией, вдохновлялся от произведений Баха; Андрей, всегда склонный к внутренним переживаниям, любил Бетховена; а Юрий, временно угодивший из-за своего неуёмного ума в психушку, предпочитал более поздних композиторов: Берлиоза, Клода Дебюсси, Камилла Сен-Санса, Рихарда Штрауса, Вагнера и прочих. У каждого из нас был свой музыкальный вкус и своё видение реальности. Хоть нас все осуждали и считали безумцами и чудаками, и даже смеялись над нами, считая нас отверженными и непонятными в научной среде, но я всё ещё верил, что мы, несмотря на всё это, были на голову выше всех этих учёных светил. И даже когда мы уже не верили в свой успех, мы всё же не отходили от своих устремлений, продолжая верить в успех своей миссии, и наши истинные идеи и чувства прикрывали скрытой иронией, а на наши занятия смотрели как на игру и забаву, надеясь на то, что когда-нибудь наши деяния, исполненные чистой духовности, и идеи получат воплощение в действительности.
В нашей жизни проходило как бы два потока сознания: один из них был потоком напряжённых и интеллектуальных переживаний, а другой – пустяшных бытовых событий, которые в своей обыкновенности выступали как знаки времени, и эта обыденность порой открывалась нам как сущность и смысл человеческой жизни. Мы признавали, что напряжённость нашей духовной жизни всегда сопровождалась нашей житейской инертностью. Никто из нас не был женат, и не стремился создавать семью и рожать детей. Мы жили сегодняшним днём и теми идеями, которые приходили нам в головы. Ни у кого из нас не возникали суетные заботы о собственной карьере, так как мы считали эту безсобытийную жизнь воплощением подлинного бытья,
Основой нашего общего учения «темного братства» была идея погружения во мрак, иными словами, в такие темные закоулки нашего подсознания, где могла скрываться сама тайна Истины. А самой основой этого мрака является пустота и тьма, где всё спокойно и ничего не происходит. Но там, в этой мрачной пустоте есть всё, что может существовать, и что может соединяться между собой. Это – как середина всего мироздания, как первозданный эфир, где нет ни форм, ни измерений, ни постоянства. И поэтому оно непостижимо и молчаливо.
Когда наше сознание проникало в эту точку, то оно напитывалось тем, что нельзя было выразить словами, как-то осознать или представить, но именно это и давало нам рождение всего, что потом проецировалось на нашу жизнь. Это являлось некой туманностью, в которой как бы зарождались звёзды, где шло разделение на свет, тьму и тени. Эта точка была для нас неисчерпаемой, и если нам удавалось на ней сосредоточиться, закрыв глаза, то мы были способны увидать прошлое, будущее и настоящее в своём истинном свете. Из этой точки и истекало само наше сознание и мы, пятеро учёных, как бы являлись самим этим сознанием. Из этой точки исходили многие наши реальности и сама наша жизнь.
Мы часто задумывались над тем, что эта точка является тайной, но в ней скрыто Нечто, что представляет собой всё. Потому что всё разливается именно из него, рождая горизонты и многочисленные истоки, создающие творения всех вещей. Оно, это самое Нечто, одиноко, так как в себе само не делится. И мы верили в то, что это и есть наша Душа, Источник осознания всего в мире, Врата всей материи. Ведь что такое наша душа, и почему она бессмертна? Это – именно та Точка, которая может присутствовать везде и в то же время нигде не быть. Это и есть наше Божественное Начало, где мы каждый раз появляемся и исчезаем, свободные от любой логики и приравненные ко всему, что происходит в мире, а не в нас. Ведь в нас самих ничто не может происходить, ибо наше личное творчество рождается под действием этой Точки сиятельного мрака, которая извергается в мир вместе с нами. Поэтому мы не только входим в этот мир, рождаясь, но и несём себя в него, как бы порождая и подтверждая весь этот мир.
Сиятельный Мрак способен был родить нас в любой вселенной. Поэтому мы, побывав в нём хотя бы мгновение, открывали то, что черпали из него, что единило нас с его мрачной пылью, и что рождаясь, превращалось в отточенное остриё или ослепительный блеск некой мыслительной субстанции, способной творить или разрушать все вещи и окружение, что мы потом и называли «возвращением к простым вещам». Такие импульсы омывали наши сердца и выбеливали наш дух, делали открытия, поражая нас своей гениальностью. Всё это было на грани безумия, но безумия просветлённого, рождённого из Сиятельного Мрака. И мы упивались своими открытиями.
Мало кто в институте знал о нашем «Тёмном Братстве», потому что мы поклялись никому о нём не говорить. Когда мы входили в этот мрак, то как бы умирали, ведь есть же в быту такое словосочетание – «отошёл в мир иной». Так было и с нами, когда мы погружались в наш сиятельный мрак.
Мы не знали, что это такое, и не надеялись узнать, эта точка была источником нашей гениальности, и мы постоянно жили между нашим миром и ею. В душе каждый из нас считал себя высшим существом, но мы этим не гордились и не хвастались, потому что боялись потерять возможность вхождения в эту точку. Каждое путешествия туда нас обогащало. Мы и говорили меж собой: «Вхожу туда и выхожу оттуда, хожу туда и сюда, брожу в Царстве Тьмы и напитываюсь сиятельным светом, который помогает мне путешествовать по мирам, нырять в тёмные глубины и подниматься к ослепительным вершинам, сгибаться и выпрямляться, проходить через различные перерождения, взирать на символы, а потом запечатлевать их в изящных теоремах и формулах».