«Дух Ямато» в прошлом и настоящем
Шрифт:
В первые послевоенные годы в результате небывалого подъема демократического движения американские оккупационные власти проводили курс на искоренение малейших проявлений милитаризма и тэнноизма, на развенчание мифов о божественном происхождении императора и Японии. Это было закреплено в Потсдамской декларации 1945 г., в директиве оккупационных властей от 15 декабря 1945 г. об отделении синтоистской религии от государства, в отречении императора от божественного происхождения в его новогоднем обращении к народу в 1946 г., в демократической реформе образования, отменившей «моральное воспитание» в духе тэнноизма в школах, наконец, в новой демократической Конституции 1947 г., согласно которой суверенитет принадлежит народу. Власть императора согласно конституции стала носить лишь номинальный’
Эти и другие реформы общественных структур Японии, хотя и знаменовали собой качественно новый этап в развитии страны, были не до конца последовательными. Так, директива об отделении синто от государства оставляла императора верховным священнослужителем синто, давая тем самым ему право совершать в сопровождении государственных чиновников паломничества в синтоистские храмы в качестве частного лица. Отречение императора от божественного происхождения начиналось с длинной цитаты из «Клятвы» императора Мэйдзи 1869 г., которая, по словам императора Хирохито, должна была послужить впредь «основой национальной политики» (текст выступления императора, называющегося в японской литературе «декларацией человека» (нингэн сэнгэн), см. [25, с. 179–180]).
Непоследовательность и противоречивость в демократизации послевоенной Японии проявились и в попытке сочетать принципы конституционной монархии с принципом народного суверенитета, что до сих пор служит предметом дискуссии среди японских правоведов о характере государственного строя страны. Окончательному искоренению основ националистической идеологии мешало также и то, что, как писал американский журналист М. Гейн, «осуществление демократизации было поручено недемократическому правительству» [1, с. 134].
Уже к весне 1946 г. в позиции американских оккупационных властей наметился поворот к сворачиванию многих напранлг-ний демократической перестройки Японии. В апреле 1946 г. в штаб генерала Макартура поступило секретное распоряжение из Вашингтона, в котором указывалось на опасность укрепления позиции левых сил в случае установления в Японии республики и давались инструкции по сохранению императорского строя. Генералу Макартуру приказывалось «тайно содействовать популяризации личности императора не как существа божественного происхождения, а как человека» (см. [1, с. 304–305]).
Это способствовало тому, что сразу же после принятия Конституции 1947 г. правящие круги страны развернули массовую идеологическую кампанию «по сохранению кокутай» и стали произвольно трактовать ряд положений новой конституции, касающихся японского государственного строя. Так, премьер-министр Иосида заявил на заседании парламента, что новое положение об «императоре — символе единства народа» якобы совпадает с давно утвердившимся представлением японского народа о том, что император символизирует собой японскую государственность, и не противоречит традиционным воззрениям на монархическое правление в стране как «на возникшую естественным путем» форму японского государства (цит. по [25, с. 67]). В научных кругах развернулась дискуссия по поводу «кокутай», основными оппонентами в которой выступили проф. Сасаки Соити, указывавший на изменения в характере «кокутай» [20, 1946, № 11], и возражавший ему профессор Вацудзи Тэцуро [19, 1947, № 3]. Т. Вацудзи, как и другие поборники сохранения «кокутай», уклоняясь от четкого определения этого понятия и пользуясь его многозначностью, доказывал, что новое определение значения императора вполне укладывается в русло довоенных традиций. Он писал, что император символизирует не политическое, а культурное единство японского народа, который составляет «культурное сообщество в языке, истории, обычаях и других проявлениях культурной жизни» (цит. по [25, с. 67–68]). Именно этот тезис Т. Вацудзи был подхвачен и развит последующими идеологами послевоенного тэнноизма. Таким образом, после отмены абсолютистской императорской системы начались поиск и разработка нового оформления, модификации в соответствии с изменившейся
Началась контролируемая правительством деятельность по восстановлению престижа, императора, по приспособлению к новым условиям. Марк Гейн, бывший свидетелем одной из первых встреч императора Хирохито с простыми японцами (26 марта 1946 г.), записал в своем дневнике: «Это был памятный день, ибо я своими глазами наблюдал политическую реставрацию в действии. Смысл существования императора как божества был сведен на нет в день капитуляции. Теперь группа старых, проницательных людей, окружавших императора, создавала новый миф — миф о демократическом монархе, заботящемся о благе своего народа» [1, с. 178].
Можно выделить три этапа в процессе возрождения тэнноизма после вступления в силу Конституции 1947 г.
Временные рамки первого этапа включают примерно конец 40-х — первую половину 60-х годов. Это был период наиболее низкого падения престижа императора. В целом с точки зрения возрождения тэнноизма это двадцатилетие можно охарактеризовать как период поиска новых средств, форм и методов использования «символической» императорской системы и их апробирования в официальной политике идейно-психологического воздействия на массы. Изыскивались пути к налаживанию и укреплению модифицированных по сравнению с довоенным периодом связей между императором и его бывшими подданными, ставшими формально «суверенными» гражданами. Исподволь создавались условия для возрождения культа императора, но не в качестве божественного верховного правителя, окруженного мистическим ореолом, неприкосновенного, отдаленного от простых японцев системой табу, обеспечивавшей «поклонение на-почтительном расстоянии», как это было до 1945 г., а как «скромного, близкого к народу» конституционного монарха. Именно с целью создания среди населения образа «народного» императора в 40—50-е годы организуется целая серия поездок императора в сопровождении членов его семьи по стране, включая самые отдаленные ее уголки. С 1 января 1948 г. вновь вводится практика общения с народом, когда на Новый год и в свой день рождения император и его семья приветствуют всех являющихся с поздравлениями в императорский дворец в Токио [25, с. 74].
Средства массовой информации стали широко освещать также возобновленные в 50-е годы традиционные дворцовые поэтические состязания, обставляемые с особым церемониалом торжественные приемы в императорском дворце знаменитых деятелей культуры и искусства, наиболее именитых из которых император собственноручно награждает специально утвержденными для этого случая почетными орденами. В этот период официальное идеологическое оформление культа императора не принимает форму развернутой концепции, а ограничивается лишь популяризацией «нового» образа императора, непричастного к политике, стоящего над всеми классами и слоями японского общества.
Под прикрытием пропаганды такой «аполитичности» император начинает с 50-х годов постепенно осуществлять многи функции, выходящие за рамки его обязанностей чисто процедурного порядка, предусмотренных конституцией. Так, произносимое им «приветственное слово» («о-котоба»), которым от коывается церемония начала заседания парламента, все болеё наполняется реальными политическими оценками [25, с. 74]. в 1955 г. при Либерально-демократической партии (был создан ко-митет по пересмотру конституции; одной из его основных задач стало рассмотрение вопроса о наделении императора некоторыми прерогативами высшей политической власти.
Но главным направлением возрождения тэнноизма было движение за восстановление синто в качестве государственной ре-лиги и.
Поскольку синто всегда делало упор не на догматику, а на ритуальную сторону, то сохранение после поражения в войне многих обрядов синто, которые ранее служили распространению в массах культа императора, милитаристских, шовини-1 стических настроений, рассматривалось синтоистскими служителями как главная гарантия возможности начала деятельности по возрождению политической роли синтоизма.